Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

Заметки по четвергам. Соотношение текст-линия.

Текст — Лена Лагутина. Иллюстрация — Юлия Стоцкая. 

Когда вы найдете меня посреди кухни с раскроенным черепом, знайте – это не злоумышленник какой пробрался сюда, привлеченный чудесным запахом моего жаркого, томящегося в духовке, или кофе, который я варю по утрам. Это значит, что я в миллион сто двадцать первый раз споткнулась о свою собаку, которая ВСЕГДА лежит у меня в ногах, мою ли я посуду, завариваю ли чай, режу ли салат или печатаю на компьютере – а поскольку я, во-первых, вообще человек рассеянный, а за такими занятиями – и вовсе, и, во-вторых, собака моя не какая-нибудь кошка или даже жучка, а сорокакилограммовая рыжая мохнатая колбаса, эта миллион сто двадцать первая попытка сбалансировать и удержать равновесие после того, как шагнула и на нее налетела, в отличие от предыдущих миллиона ста двадцати – не удалась!

Но это так, на всякий случай предупреждаю вас. Потому что ровно минуту назад такое опять произошло.

А сегодняшняя моя раздумчивость связана с тем, что в первый раз мы с Симбой ночуем в статусе «семьи солдата» – наша Манишмайка пошла в армию. Не то, чтоб мы осиротели, это уж слишком громкое слово для израильской семьи – кто через это не проходит? – но как-то немного погрустнели. Наша семья и так невелика, и вдруг мы сразу уменьшились на треть, с этим фактом надо как-то свыкнуться. А потом, каждому родителю ясно – теперь домой будет приходить как в гости. Сначала армия, потом – путешествовать по свету, потом – университет и студенческое общежитие или квартиру будет снимать, и непременно в Тель-Авиве, с еще двумя, а то и тремя компаньонами, потому что цены на квартиры в Тель-Авиве еще выше, чем в Париже, Барселоне и Москве. Ну а потом они все женятся и рожают себе своих манишмаек.

И все вроде как прежде, да не так.

Я в этот день на работу особенно нарядилась. Достала из коробки «субботние» серьги, длинные серебряные с большими зелеными нефритами, ручной работы знаменитого иерусалимского ювелира Сары Айнштейн. Сара, ныне покойная, сама подарила мне эти серьги много лет назад, они мне очень дороги, и всякий раз, надевая их, я мысленно обмениваюсь с Сарой парой слов. На этот раз сказала вслух, стоя перед зеркалом и вдевая серебряные крючки в уши: «Ну вот, Сара, и мы дождались этого дня. Сегодня будем уже ночевать не втроем, а вдвоем – Симба да я. Манишмайка наша пошла в армию».

И даже вечером, когда вернулась с работы, и мы отправились с Симбой по обычному маршруту вокруг нашего круглого спального района, все было как прежде, да не так. На старом дереве в крошечном проулке, где детская площадка, вдруг увидела прибитую металлическую табличку. Раньше никогда ее не замечала, хотя мы с Симбой очень часто там проходим. Наверное, потому, что мы там всегда ходим ночью – днем на площадке много детей с мамами-бабушками, некоторые опасаются больших собак, а Симба, со своей стороны, не любит крика и шума, пугается громких голосов. Сегодня же он замешкался под этим самым деревом, а на табличку как раз упал свет от фонаря, и я увидела, что там написано на иврите:

«Проулок Блэка
1995-2008
Всякое живое созданье, будь это и щенок –
центр Вселенной»

 

Вот и я говорю. Накануне весь соседний парк заполонили улитки, выползшие после дождя. Мы тогда в последний раз пошли гулять втроем – перед Манишмайкиным призывом. Симба улиток обнюхивал, и потом долго фыркал, встряхиваясь. Манишмайка аккуратно ступала и шикала на Симбу – боялась раздавить в темноте улитку, и от ужаса одной этой мысли тоже время от времени, как Симба, передергивала плечами. Фонари освещали блестящих мокрых улиток, часть из них занималась любовью, прилепившись к влажному каменному парапету, я это наблюдала впервые. Симба же к улиткам равнодушен – они на ощупь такие же, как его нос. А я одну подхватила, стала разглядывать, а она – меня. Выпускает свои антеннки, двигает ими в разные стороны, выползает, скользкая, холодная, на палец, присасывается. Доверяет. Хотя как мы страшно выглядим со стороны этих антеннок – огромные, чужие, шевелящиеся.
Принесла ее домой, посадила в цветочный горшок на балкон, через час ее уже и след простыл – всякая тварь свободу любит!…

Но это все вчера, а сегодня уже вечер такой – будто плывешь в теплой воде. Мы идем, Симба и я, и каждый думает о своем. Я – о том, как мне нравятся улитки. Такие они чудесные, круглые, гладкие, а панцирь похож на маленькую сиську, а внутри панциря происходит какая-то занятная, никому не ведомая жизнь.

Хотя, в общем, как у всех у нас. Может, поэтому мне улитки так нравятся.