Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

Инна Шейхатович

 

Он пробегает по дорожке, ведущей мимо окон кафетерия к служебному входу в Израильскую оперу. Хористы, перекусывающие в перерыве между сценами в музыкальной трагедии Гаэтано Доницетти, уважительно выдыхают: «Леша… Долгов…». Его здесь уже приняли, полюбили. В Израильской опере ставится «Лючия ди Ламмермур», где российский певец Алексей Долгов исполняет одну из главных партий. А потом он возникает на пороге: Эдгардо – герой-любовник, несчастный, прекрасный, сердечный. Его партия в этой опере наполнена в светящимися, вдохновенными мелодиями. Короткой и яркой жизнью… Ярко-синий свитер, джинсы, спортивные туфли. Широкая улыбка. Мировая знаменитость. Никакого высокомерия. Именно так вот и говорят о сибиряках. И – правду говорят.

Я вспоминаю его Ленского в спектакле Дмитрия Чернякова «Евгений Онегин» в Большом театре, Альфреда в «Травиате», поставленной Александром Тителем в театре Станиславского и Немировича–Данченко. «Ваш Альфред, такой современный, в очках, парень из соседнего дома…». «Да, в этом и состоит правда этого образа, он ведь очень инфантильный, поверхностный… Его захватило чувство, оно мир затмило – а потом все ушло, растаяло…».

 

Алексей Долгов родился в Новосибирске, в талантливой семье, где хотя и не было музыкантов-профессионалов, но музыку все любили, знали в ней толк. После школы закончил исторический факультет университета. Преподавал. Понял, что это не его призвание. Начал работал в филармоническом коллективе «Маркеловы голоса» и вдруг  потерял голос.   И именно тогда пришло страстное желание петь  всерьез. Долгов поступил в музыкальное училище. Подрабатывал, чтобы прожить. Пел в церковном хоре. Из Новосибирска поехал в Москву. Учился в консерватории и работал курьером: жизнь в общежитии, богемная, шумная, музыкальная, была непростой. «И отчаяние бывало. И депрессии. И взлеты. И головокружения. Я очень хорошо понимаю Рудольфо из оперы Пуччини «Богема», с нами такие вещи случались… сносило крышу… бушевали страсти…». Общежитие осталось в прошлом. Слава и успех нашли моего героя. На проект в Израильскую оперу он приехал с женой и двумя сыновьями. О красоте голоса российского тенора, о его артистизме, театральности, о скромности и обаянии этого человека говорят все. Строгая, принципиальная, блистательная Галина Глушкина, большой и яркий музыкант, сказала мне о Долгове: «Потрясающий!». В Израиле он в пятый раз, гастролировал здесь  с Большим театром, с театром Станиславского и Немировича –Данченко, участвовал в израильских постановках «Искатели жемчуга» и «Любовный напиток». Его путь выглядит сияющим. Он спел на прекрасных мировых сценах – в Хьюстоне, Риме, Вашингтоне, Берлине, Нью-Йорке, в Токио, Йокагаме, Киото.

Первой оперой, в которой Долгов выступил на Западе, была как раз «Лючия ди Ламмермур». «Меня тогда пригласил Патрик Саммерс, главный дирижер Хьюстонской оперы. Я спел маленькую партию Артура, несчастного жениха Лючии…». Солнце нашей холодной зимы (сегодня и правда холодно – январь, плюс 12…) текучим золотом лежит на столах, играет в стеклах. На сцене поют. Мы беседуем.

 

– Вы у нас бывали, пели. Как изменились ваши впечатления за время знакомства с нашим театром, с кем из израильских дирижеров, певцов вы общались?

– Первый мой приезд был не самым удачным. Мы, театр Станиславского и Немировича- Данченко, привозили оперу Прокофьева «Обручение в монастыре». Я был не совсем здоров, чувствовал себя не в своей тарелке. Погода была какая-то серая, я только и мечтал, как бы допеть и уехать. И не очень понимал, что так понравилось, что так очаровало мою жену, которая здесь выступала в гастрольном туре вместе с нашим общим педагогом Зурабом Саткилавой. Она тогда вернулась в полном восторге, в эйфории, а я ничего вначале  не почувствовал. А после я был в Израиле с «Онегиным», и на этот раз все изменилось! Я влюбился в страну, море, солнце, и в замечательных людей оперы, пешком обошел  Тель-Авив, гулял по Яффо, дышал этим особым миром, этой историей, этим воздухом. Здесь Святая земля, безусловно! И люди здесь хорошие, и в театре особая атмосфера. И все просто замечательные профессионалы. Вот Саша Иванов, пианист – просто гениальный парень, такое содружество не часто возникает! Я теперь приезжаю сюда с теплом и трепетом.

 

– Как певец становится востребованным, желанным на самых важных оперных сценах? Как у вас это произошло?

– Появился агент. Очень хороший. Сегодня агент – это ключевая фигура в жизни солиста, в карьере на оперной сцене.

 

– Вы работали с Даниэлем Ореном?

– Да, меня пригласили в Солерно, на «Травиату». И я познакомился с маэстро Ореном. Я был не в лучшей форме, сложно прошло прослушивание – и он меня вообще не принял, хотел заменить. Меня труппа отстояла…

 

– И как потом складывались отношения?

– Потом все было хорошо. Мы поняли друг друга, сработались. Был хороший спектакль. Он любит певцов, понимает их, ценит яркий, полетный, жизнерадостный, свежий голос.

 

– Вы в опере «Лючия ди Ламмермур» играете и поете великую, уникальную любовь. И в «Онегине», и в «Травиате», и в «Тоске», и в «Богеме»…Это все различные грани, оттенки чувства, разные сюжеты о любви… А что на самом деле чувствует артист, певец Алексей Долгов на сцене, глядя на партнершу?

– Чтобы хорошо спеть, надо очень и очень много. Нужно – как минимум! – себя хорошо чувствовать. Нужно, что звучал голос, чтобы была трезвая голова, чтоб был контроль над ситуацией. И – чтобы сложилось с партнерами. Мой наставник, режиссер Александр Борисович Титель, говорит, что спектакль складывается хорошо тогда, когда у тебя хорошие отношения с партнером. Если партнеры холодны друг к другу, это не скроешь. Публика сразу видит.

 

– …а влюбленность бывает?  

– По-человечески – бывает. На сцене возникает особая атмосфера, мы врастаем друг в друга – и создает единое целое. Мы люди сенситивные, то есть в высшей мере эмоциональные, чувствительные. Профессия заставляет быть такими. Каждый спектакль – это легкий стресс. Обретение общего языка – насущная необходимость.

 

– Вы работали с обеими партнершами по спектаклю «Лючия ди Ламмермур»? И с Хилой Баджио, и с Марией Хосе Морено?

– С Марией Хосе никогда не встречался. С Хилой знаком, мы вместе пели  в «Любовном напитке». Она пластичная¸ чуткая¸ очень милая, прекрасно реагирует, ловит настроение.

– Мы живем в мире, который занят войнами, ненавистью, экономическими блокадами, агрессивной попсой, сплетнями… Опера, сюжеты из далекой для большинства людей жизни будто бы и не про нас, ни для кого… Вас это иногда тревожит? Не хочется иногда все бросить, изменить, начать другую историю?

– Бывает, конечно. Подчас кажется, что это своего рода пир во время чумы. Но потом приходит другая мысль. И наводишь порядок в голове. И думаешь, что надо сделать свою работу хорошо. И не пережать, не заменить искренность пошлостью. И – чтобы поверили. И  дать залу то, что я могу, что умею в полной мере.

 

– Вы, разумеется, не употребляете вредные продукты, сладкое, жареное, и вообще серьезную часть жизни проводите в спортивном зале…

– Да нет, не могу такого о себе сказать. У меня есть какой-то свой комплекс упражнений, дыхательную гимнастику делаю. Не ем хлеб и выпечку. А вообще – стараюсь жить обычной жизнью. Отвожу детей в школу. Занимаюсь с ними.

 

– В день спектакля ни с кем не общаетесь, бережете голос, эмоции…

– Стараюсь. Помогает и то, что моя жена певица, музыкант – она понимает, как мне необходим особый режим в день спектакля…

 

– Семья ходит в театр, восхищается, мальчики вами гордятся?

– Ой, они очень переживают, когда я на сцене убиваю себя, или меня убивают. «Папа, ну почему тебя застрелили, как это так?!». Для них это трудно, это целое испытание. Жена судит строго. Она профессионал, всегда скажет, что получилось, что нет. Я чувствую особую ответственность, когда она в зале.

 

– Как вы воспринимаете нашу публику, чем она отличается от всякой другой?

– Публика прекрасная! Зал горячий, умеющий отдавать артисту любовь! А любовь ведь не подделаешь, она себя всегда сильно проявляет!

 

– Вы знали, что станете солистом, звездой? Чувствовали? Или вам это тогда не было важно – будет ли пение связано с хором, преподаванием, маленькими партиями?

– Я хотел научиться владеть голосом, хотел петь, наверное, актер во мне сильнее, чем певец, у меня есть чутье, есть фантазия, врожденная сценическая интуиция. О славе не думал. Я просто осознал, что я рожден для вокала!

 

–  Русский репертуар вам близок? Он требует иной работы? Иного отношения, техники?

– Я безумно люблю петь русскую музыку! Ее сложнее петь¸ чем итальянскую. Нужна особая культура на среднем диапазоне. У нас сложная мелодика, горловой язык.

 

– Чем увлекаетесь на досуге?

– Пневматическим оружием. Я иду в поля, стреляю. Это совершенно безопасно, но мне приносит радость.

 

– Что вы в себе критикуете, чем недовольны?

– Я увлекающийся человек. Могу так увлечься своими мыслями, делами, что забываю про близких. Потом ощущаю стыд. Легко впадаю в уныние.

 

– А что вы в себе больше всего цените? Чем дорожите в своем характере?

– Легко из уныния выхожу… Я – легкий человек!

 

 – Что в Израиле вы себе покупаете?

– Сыры, вино. Сыры изумительные, выше всех похвал. Израильское вино с удовольствием пьем дома каждый вечер. Израильская кухня – это восторг! Пожалуй, с ней сравниться может только испанская. Жена отдает должное вашей косметике. И в этот приезд пополнит свои запасы.

 

– О чем вы мечтаете?

– Петь свой репертуар. Петь раннего Верди, Беллини, Доницетти. И русский репертуар. И чтобы семья была в порядке. И чтобы жена была более востребована как певица, актриса.

 

– Вот идете по оперному коридору в день спектакля, стоите в кулисе, еще немного и выходить. Туда, под софиты. Петь о любви. Страшно?

– Обычно, вот так у меня происходит.

Алексей протягивает вперед руки. Показывает, как они дрожат перед выходом.

И добавляет:

– А потом я выхожу на сцену – и дрожь уходит. И я забываю обо всем. Кроме той жизни, которую живу и пою.

************

Гаэтано Доницетти. «Лючия Ди Ламмермур».

Либретто: Сальвадоре Каммарано, по роману Вальтера Скотта
Дирижер: Даньеле Каллегари / Эйтан Шмайссер
Режиссер: Эмилио Саги

Режиссер возобновленной постановки – Ксавьер Ольсия
Сценография – Энрике Бордолини
Художник по костюмам — Имме Моллер
Художник по свету — Эдуардо Браво
Солисты:
Лючия (сопрано) – Мария Хосе Морено/Хила Баджио
Эдгардо — Эдгар Равенсвуд (тенор) — Алексей Долгов/Сальваторе Корделло

Энрико — брат Лючии (баритон) – Марио Касси/Йонут Паску

Раймондо — Раймонд Бидебенд, пастор, наставник Лючии (бас) – Дарио Руссо/Владимир Браун

Артуро — Лорд Артур Баклоу (тенор) — Йосеф Аридан

Алиса, подруга Лючии – Анат Чарны/Шахар Лави

Нормано, начальник стражи замка (тенор) – Гай Манхейм

 

Хор Израильской Оперы (хормейстер – Эйтан Шмайсер)
Израильский Симфонический оркестр Ришон ле-Циона
Переводы титров: Исраэль Юваль.

 

14 января, в субботу, в 11 утра состоится встреча с солистами и создателями постановки «Лючия ди Ламмермур». Здесь будут также исполнены лучшие отрывки из оперы.
Представления «Лючии ди Ламмермур» пройдут с 17 января по 3 февраля 2017 года.
Продолжительность постановки 2 часа 40 минут с антрактом.
Опера идет на итальянском языке с титрами на английском и иврите. За час до начала каждого спектакля — получасовая вводная лекция в зале Оперы.
Вход на лекции бесплатный по предъявлению билета на спектакль на тот же вечер.

Заказ билетов по телефону 03-6927777 или в кассе «Браво»

Сайт Израильской Оперы — http://www.israel-opera.co.il

 

Фотографии Йоси Цвекера предоставлены пресс-службой Израильской Оперы.