Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

Елена Шафран

«Врожденное актерство» и «генетическая связь с театром» – это все о ней, о девочке, выросшей в центре Москвы и впитавшей с детства дух шестидесятников. Юлия Рутберг – звезда российского театра и кино связана пуповиной с этими улицами, площадями и переулками, вьющимися от Тверской к старому Арбату. Народная артистка России, актриса театра Вахтангова, лауреат премии «Чайка» и «Хрустальная Турандот» вскоре выйдет на сцену в Израиле в поэтическом спектакле «Кабаре «Бродячая собака». Накануне спектакля она рассказала о мистике и свободе на сцене и в жизни.

 

– Юлия! Добрый день! Вы из тех актеров, кто на сцене может все – заставить зрителя плакать, смеяться, выйти из зала необыкновенно воодушевленным или подавленным. Кабаре, кажется жанром довольно легким для такого диапазона эмоций. Или то, что мы увидим ближе к творческому вечеру?
– Я не люблю словосочетания творческий вечер, и не очень понимаю, что это такое. То, что мы к вам привозим – это поэтический спектакль «Кабаре «Бродячая Собака». В нем прозвучат стихи и музыка, которые дороги мне и тем зрителям, с которыми у нас единый культурный код, в основе которого –  книги, которые волею судеб остаются в нашей жизни с самого детства  и юности до конца дней.

– Есть нечто прекрасное в том, чтобы слышать снова и снова знакомые строчки и повторять их за актером. Вы это имеете ввиду, когда говорите об отсутствии «четвертой стены» в вашем спектакле?
– Мы вместе – и я, и зрители – создаем этот спектакль, как рассказ о жизни – детство, отрочество, юность.  Я собрала в нем все, что мне нравится, что я люблю и чем дорожу. Это первая книжка, которую мне читал папа – «Глупая лошадь» Вадима Левина. Это стихи Леонида Мартынова, Павла Когана, Наума Коржавина, Павла Антакольского  Давида Самойлова, Роберта Рождественского. Это Пушкин и поэзия Серебряного Века, Северянин и Ахматова. Это баллады Окуджавы, и Вертинского…

– Образ бродячей собаки – беспризорный пес, который сродни художнику. Сегодня время изменилось. Уже  нет голодных художников, как во времена декаданса…
– Да что вы?! Кто же вам такое сказал? Во все времена есть голодные художники, поэты.

– На экране телевизора мы видим звезд. Они вполне обеспеченны, крепко стоят на ногах, получают высокие гонорары, не бедствуют. Должен ли все-таки художник быть «голодным», чтобы творить? Как можно связать художественный процесс с материальным?

– Во всем должна быть золотая середина. Талант не может быть прямо пропорционален тому, сколько он ест, носит Армани или ходит в рванье. Нельзя сказать, что Микеланджело  или Леонардо были богатыми. А Пикассо был не бедным. Импрессионисты начинали как голь перекатная. Художник Зверев умер нищим. Просто человек должен быть нормально одет, сыт и дай бог, чтобы у него была возможность работать.

– Поэзия серебряного века для нашего поколения – это высокие чувства молодость, самиздат…
– Прекрасная поэзия, а судьбы порою страшные. Время было беспощадно. Стык эпох – это всегда очень большой энергетический выплеск. Блок воспевал революцию, при  этом самоустранился из жизни. С Маяковским случались странные вещи. Столько появилось гениальных режиссеров, поэтов, писателей, художников, хореографов. Но при этом огромное количество людей были сосланы, расстреляны, преданы. Для меня это время как неисчерпаемый артезианский колодец в смысле стихов. А с точки зрения прожитой людьми жизни – тяжелый путь, как у Цветаевой, Ахматовой, Мандельштама…

– Можно ли научить любить стихи? Понимать поэзию?
– Просто так заставить любить стихи невозможно. Например, я понимаю, что Евтушенко прекрасный поэт, но  его стихи не читаю. Знаю, что Роберт Рождественский очень хороший поэт и его стихи я читаю. Изумительная  Белла Ахмадулина.  С удовольствием читаю ее. Пастернака – храню в своем сердце. По Мандельштаму просто плачу. Из поэтов ты выбираешь тех, с кем тебе по дороге, тех, чьи мысли входят в твою голову, чьи идеи западают в душу, а  эмоции попадают в сердце

– Поэты  – своеобразные медиумы своего времени. Существует ли мистика для вас в жизни, на сцене? Чувствуете ли вы мистическую связь с ними?
– Я не люблю говорить об этом. Потому что есть вещи, которые объяснимы. Это не называется мистикой. Если ты чем-то интересуешься и над чем-то по-настоящему работаешь, вкладываешь в это душу и сердце, и самого себя, то тогда тебе начинает откликаться история этого человека, его жизнь. Попадаешь с совершенно невероятные места, которые связаны с ним. У меня так было, когда мы делали на канале «Культура» огромную программу о Мандельштаме. Я оказалась в Чердыни, в Пермском краю, где он впервые выкинулся из окна, начал сходить с ума и после чего его перевели в Воронеж.  Была в Воронеже, прошла по всем местам Мандельштама. Для меня это не было мистическим. Но возникло понимание того, что мы вступили в контакт – не по верхам, а вглубь.

– Нечто подобное произошло у вас с Фаиной Раневской, роль которой вы сыграли в сериале о Любови Орловой.
– Фаина Георгиевна Раневская это какой-то непонятный выверт эпохи. Это такой сгусток таланта, что у нее была отдельно взятая перпендикулярная жизнь. Она не вписывалась ни в какие рамки со своей органикой и никогда не играла никакой соцреализм. Масштаб ее дарования был от трагического до комического в равных пропорциях. Существовать «под Раневскую» невозможно. Мне было тяжело, но я согласилась, потому что мне хотелось защитить  память о ней от превращения в провинциальный анекдот. Это была  трудная, но  важная для меня работа.

– А вы с ней были знакомы в жизни?
– Нет. Один раз видела Фаину Раневскую в спектакле «Дальше тишина». Училась тогда в десятом классе. И так случилось, что этот спектакль стал последним в ее жизни.

– От чего зависит актерское дарование?
– От Бога.

– Еще есть какие-то составляющие?
– Есть: питательная среда, генетика. Но сам талант он от Бога. А дальше – талант, помноженный на трудолюбие. Потому что без трудолюбия некоторые талантливые люди ничего не сделали в этой жизни.

– Если говорить о среде, то ваша среда была самая,что ни на есть питательная.
– Да, конечно мне очень повезло. Я росла среди людей, которые были шестидесятниками и каждый представлял из себя уникальную личность. Они во многом определили мою жизнь, мои вкусы, пристрастия и выбор профессии.

– Какие у вас самые первые детские воспоминания?
– Большая Дмитровка – Пушкинская улица в моем детстве. Коммунальная квартира – четыре ступеньки вниз, подвал и 11-метровая комната, как кишка, у которой потолки были четыре двадцать. Мое детство прошло очень бурно. Каждый вечер у нас собирались друзья. Это был образ жизни моих родителей. В самом центре исторической Москвы. Памятник Юрию Долгорукому, улица Горького, улица Неждановой, Ордынка, Столешников переулок, консерватория, театр Маяковского, МХАТ – все это было рядом. То есть у меня с детства отпечаталась картинка старой Москвы. Это во многом определило мое отношение к архитектуре.

– А первые театральные воспоминания?
– Меня много водили в театры. Видела «Синюю птицу», «Щелкунчика» и «Белоснежку и семь гномов». Меня приобщали к музыке, я училась в музыкальной школе.  Но из меня не делали вундеркинда и спасибо большое моим родителям за это.  И очень важно, что с моих 10-11 лет мы с папой постоянно ходили в музеи.  Это по жизни стало для меня очень важным.

– Какие моменты в вашей актерской судьбе вы считаете судьбоносными, без чего вас не было бы сейчас как актрисы?
– Без спектакля «Зойкина квартира», которую ставил Гарри Маркович Черняховский.  Это тот редкий случай, когда дипломный спектакль Щукинского училища был перенесен на основную сцену театр Вахтангова.  Это самый главный спектакль в моей жизни, самая главная роль.
А дальше встреча с Петром Наумовичем Фоменко, ученицей которого я себя считаю. Два спектакля, которые мы с ним выпустили. Грандиозный Роман Григорьевич Виктюк. Я застала его в таком соку, в таком фонтанирующем состоянии. И Володя Мирзоев и Миша Бычков – ныне главреж воронежского театра. Сейчас сотрудничаю с Мишей Цитриняком. «Улыбнись, Господи» Туминаса, в котором мне посчастливилось играть. Я застала лучшую режиссуру 20 и 21 века. В этом смысле у меня несусветное везение. И благодаря спектаклю «Джек энд Джули»  я зашла на драматическую территорию. До этого много было комедийных ролей. Это тоже было судьбоносным, потому что потом была «Королева красоты из  Линейна» с Бычковым Мишей. С Мишей Цитриняком «Крик Лангусты» и это уже совершенно другое качество, другой вес, который я научилась поднимать как драматическая актриса, а не как только как комедийная.

– Как вы измеряете свою весовую категорию и решаете, какой вес поднять?
– На самом деле и смешить людей это тяжелая работа. Комедия не зря называется легким жанром, хотя легкость на сцене – самое трудное. Но когда ты сталкиваешься с таким материалом, как «Медея», когда час сорок пять, ни сходя со сцены, ты существуешь в такой трагедии, в таком накале страстей – это другой вес. Это очень тяжелый удар по организму, по психике. Не зря роль Медеи являлась когда-то в театре мерилом таланта.

– Как вы восстанавливаетесь после это предела возможного, этого перехода  границы?
– Я сплю, читаю книжки, ухожу в тишину. Для этого у нас и существуют дом, семья, малый мир, в котором ты уединяешься. Люблю ездить на дачу, ходить в лес за грибами. Там обретаю силы. А летом – это вода. Как только я оказываюсь вводе, меня не достанешь. Обожаю плавать.

– У вас имидж трудоголика, актрисы без страха и упрека. И понятно, что самое высшее для вас удовольствие это успех на сцене. А как человеку, как женщине что вам доставляет удовольствие?
– Внуки, дети, семья, путешествия, музеи. Полностью отделяю то, что происходит на работе от того, что происходит в жизни. В жизни я ценю уют, красоту, комфорт. Терпеть не могу роскоши, это не очень способствует тому, чтобы я отдыхала. А вот уют, когда горит камин в деревянном доме, за окном березы, когда ты ни от кого не зависишь, когда не надо краситься, наряжаться – вот тогда мне хорошо. Люблю простоту. Мою простоту.

– В интервью вы часто говорите о свободе. Свободе в жизни в творчестве. Что надо делать, чтобы ее обрести?
– Свобода – это осознанная необходимость. Это возможность играть те роли, в которых есть твое человеческое высказывание. Моя задача не развлекать публику, а заставить ее думать. Когда ты можешь читать стихи, которые со временем приобретают очень разное звучание. И когда ты несешь за это ответственность, потому что актеры сродни пастырям. У них есть своя паства, которая внемлет их слову. Для них то, что говорит актер – это руководство к действию. Свобода это делать то, что доставляет тебе удовольствие и понимать, что ты нужен. Придумать свою свободу умеют многие. Начать  – уже меньшее количество, а свободу довести дело  до конца – совсем немногие.

– Кто в современном театре для вас гуру?
– Инна Чурикова. Алиса  Фрейндлих, МаринаНеелова, Екатерина Васильева. А из актеров – Валентин Гафт. Он выступает редко, со своими стихами. И это какой-то невероятный человек, артист и поэт из почти совсем ушедшего поколения.

– Как-то связь эта передается? Русский театр всегда продолжался из поколения в поколение.
-Так и есть. Наше поколение воспитано ими. А те, кто идет за нами  уже совсем из другого мира.

 

********

Юлия Рутберг. Музыкально-поэтический спектакль «Кабаре «Бродячая Собака»

Беэр-Шева, Центр сценических искусств – малый зал, 13 октября 2017, пятница, 19:00

Реховот, зал «Викс» – Институт Вайцмана, 14 октября 2017, суббота, 19:00

Нетания, Гейхал ха-Тарбут, 15 октября 2017, воскресенье, 20:00

Тель-Авив, Тель-Авивский музей искусств – зал «Реканати», 16 октября 2017, понедельник, 20:00

Петах-Тиква, зал «Шарет», 18 октября 2017, среда, 20:00

Хайфа, зал «Раппопорт» 19 октября 2017, четверг, 20:00

Заказ билетов на сайте продюсера гастролей – компании RestInternational, организаторе эксклюзивных мировых проектов в Израиле – www.restinter.com. Для заказа по телефону звоните 03-7795779.

 

Линк на видео:

 

Фотографии Юлии Рутберг предоставлены организаторами гаcтролей – компанией RestInternational (© Евгений Люлюкин)