Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

Здравствуйте, друзья! С сегодняшнего дня мы начинаем еженедельно рассказывать вам об интересных книгах, новых и старых. Мы – это новый книжный магазин «Бабель» (Yona HaNavi st., 46, Tel-Aviv), и книги, о которых мы пишем, у нас есть. Ждем вас в гости! И давайте читать только хорошие книги!

 

Евгений Ухналев. «Это мое»

Однажды художник Евгений Ухналев рассказал две коротенькие истории и попросил их написать. Сказал, что хочет, чтобы они остались. Вот одна из них, называется «Август»: «Мороз, ледяной ветер, сизые сумерки. Неизвестная железнодорожная станция в тылу – сорок забитых составами рядов рельсов. Эшелон с эвакуированными, внутри теплушек темно, тепло, даже уютно. Сквозь вой ветра издалека доносится срывающийся голос почти безумной женщины. Голос приближается: “Август! Август!” Женщина плачет, замерзшими руками стучит в вагоны: “Август! У вас нет Августа?” Добегает до нашего вагона: “У вас нет Августа?” Какой-то работяга с Кировского завода бросает сквозь смех: “А сейчас декабрь”. Женщина на мгновение замирает, а потом бежит дальше».

Ухналев вообще помнил очень многое. Он рассказывал примерно так: «Не помню точно, когда это было – 6 или 7 сентября 1942 года…» Но он помнил удивительные вещи – фамилии и имена, погоду, цвет неба. Он всматривался в свое прошлое взглядом художника. Вспомнить ему было что – он родился в 1931 году, помнит начало блокады и эвакуацию, послевоенный Ленинград, воркутинские лагеря, где оказался в возрасте 17 лет по абсурдному обвинению, возвращение из лагерей, Эрмитаж 1960-х. Он рассказывал: «Единственное, к чему я отношусь серьезно – это творчество. Творчество для меня бесспорно. Я не сомневаюсь ни в одной вещи, которую сделал. После того, как я вернулся с Воркуты, у меня был более чем двадцатилетний период, когда я не рисовал, – очень большой перерыв для художника. Странный период, когда я занимался непонятно чем, пока не начал понимать, что же на самом деле мое. Конечно, нужно было содержать семью, кормить сына, и это – единственное, чем я оправдываю тогдашнее свое существование. Но я счастлив, что все-таки понял, что мое, а что нет, потому что большинство людей так до конца жизни и не понимает…» И, в общем, нам это кажется дико важным.

Елена Игнатова. «Обернувшись»

Про поэтессу Елену Игнатову есть статья в «Википедии», но про ее книжку «Обернувшись», вышедшую несколько лет назад в издательстве «Геликон», там ни слова. Ужасно обидно, что об этой книжке мало кто знает. Потому что это очень хорошо написанные и какие-то… очень человеческие воспоминания – о Венедикте Ерофееве, Сергее Довлатове, Илье Авербахе и вообще культурной жизни Ленинграда 1970-1980-х.

Вот, например, о Венедикте Ерофееве:
«Мою руку он положил себе на лицо, на глаза, и когда я заговорила о «поживем», молча провел моей ладонью по губам и подбородку, по свежему шраму. Но однако сам заговорил о будущем и о том, что все сбывается – и «Вальпургиеву ночь» поставили в московском театре, и Вайда хочет снять фильм по «Москве-Петушкам»… Я не помню всего, о чем он рассказывал, но все у него складывалось замечательно, почти фантастически. «Правда, поздно, конечно. Но еще год-полтора можно бы потянуть…» – это уже Венедикт повторял почти уверенно, и я поверила ему, как верила всегда. Так оно и случилось – еще год жизни ему был отпущен. А вот «поздно»… Дело не в том, что официальное признание и слава на родине пришли незадолго до смерти, и не стоит обвинять журналистов и именитых почитателей в том, что они появились так поздно. Хорошо, что Венедикт застал и это время. Он сожалел о другом. Из последнего интервью журналу «Континент»:
– Ощущаете ли вы себя великим писателем?
– Очень даже ощущаю. Я ощущаю себя литератором, который должен сесть за стол. А все, что было сделано до этого, – более или менее мудозвонство…»

Или о Сергее Довлатове:
«После отъезда Лены дом замер, Сергей выглядел растерянным и подавленным. Мы репетировали с ним предстоящий поход в ОВИР.
– Итак, вы получили вызов от Исайи Улевского. Кто он такой?
– Не знаю, – честно отвечала я.
– Как не знаете? Ваш дядя, родной брат матери! Как давно и каким образом вы о нем узнали?
– Месяц назад. Из вызова.
– Неверно. В шестьдесят первом году он прислал письмо. И потом не раз присылал письма и подарки.
– А если они потребуют их показать?
– Что показать? Что они могут потребовать? Он присылал мацу, вы ее съели. А письма порвали, боялись хранить.
Бело решено, что это я собираюсь воссоединиться с дядей.
– Внимание! – говорил Сергей. – Начинается самое интересно! Как он попал в Израиль?
Действительно, как? Не огородами же… Легенда, которую он предложил, меня смутила: как я выдам в ОВИРе такую залепуху, они же не полные идиоты? «Во-первых, это не факт, – возражал Сергей, – во-вторых, всем понятно, что у большинства нет никакой родни, что все это липа. Но играем по правилам – вы говорите, а они слушают. Да, что вы, в самом деле, они на днях цыганский табор выпустили по еврейским вызовам!» Великодушие Сергея было столь велико, что он поделился с нами легендой и биографией моего мифического израильского дяди.
– Семья вашего деда жила в Жамках. В местечке Жамки.
– А где оно?
– Не углубляйтесь. Теперь, как звали ваших деда и бабку?.. Нет, это не годится, их звали Сарра и Авраам.
Я жалобно пискнула. «Не хотите Сарру и Авраама? Ладно, тогда Иаков и Рахиль. И сын их Исайя, – заключил он. – Итак, Жамки, 1914-й год. Немецкие войска вошли в местечко. Паника, тевтонские каски, крики: «Шнеллер – яйки, млеко, сало!» А сала-то и нету! Что очень нехорошо и даже опасно… – Сергей сокрушенно покачал головой. – Дед Яков видит: надо спасать семью. Они бегут из Жамок – ночью, босиком, переходят линию фронта, бабушка Рахиль в темноте пересчитывает детей по головам. А утром видит, что Исайки нет! Пропал! И обратно нельзя. Представляете, что они пережили?» Я представила, как рассказываю все это в ОВИРе, и почувствовала, что садится голос.
– Как он пропал? И почему босиком? – хрипло спросила я.
– Не углубляйтесь. Отстал, заблудился, волк унес… Бежал, порезал ногу, к утру дополз до дома, а немы как раз собрались отступать. Пожалели мальчишку, посадили на подводу. В общем, когда казаки и ваш дед ворвались в местечко, его там не было, ушел с тевтонами. Дальнейшее, надеюсь, понятно – революция, коллективизация, семья уверена, что Исайка погиб, а он в Польше. В тридцатых годах перебрался в Палестину, потом нашел вас, – торжественно закончил Сергей…»

И там еще очень много интересного.

Книжный магазин «Бабель» (Yona HaNavi st., 46, Tel-Aviv)