Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

Заглавное фото: Йонатан Голд. Фото – Реут Ирон. צלמת רעות עירון

Художник Йонатан Голд  – один из четырех участников  кластера выставок  «Душевные настрои» в музее «Мишкан ле-оманут» в кибуце Эйн-Харод. Его экспозиция называется «Пнуть ведро» – ведро, полное красок, аллюзий, воспоминаний. Пнуть – дерзкий поступок с непредсказуемым эффектом. Об исторических предтечах и общественных последствиях и о многом другом Йонатан Голд рассказывает в интервью.

– Йонатан, ты тоже родился в кибуце. Тоже – потому что выставка проходит в кибуце, и трое из четырех участников нынешней выставки в Эйн-Харод – бывшие кибуцники. Для «русского» уха «кибуц» до сих пор звучит иначе, нежели для израильтянина. До сих пор мы облекаем это понятие неким романтическим, лирическим смыслом. Мы правы, или романтика – это совсем не про кибуц?
– Сложный вопрос. Прежде всего, я думаю, не как художник, а просто по-человечески, что алия из России во многих смыслах спасла Израиль. Это исключительная алия. У меня много друзей среди «русских», даже во время моей учебы в Амстердаме я дружил с русскоязычными сокурсниками. Есть нечто объединяющее в нашей общей любви к культуре, к литературе. И в кибуцном нарративе любовь к литературе очень значима.  На выставке есть картина – обнаженные мужчины читают книги; я думал, когда работал над этой картиной, о русском художнике Александре Дейнеке.

– Соцреализм 30-х годов прошлого столетия…
– Мне очень близка  манера Дейнеки изображать тело. В нем сочетается соцреализм и модернизм. С моей точки зрения, из всех русских художников-соцреалистов, которых я знаю, он – лучший. Его всякий раз выставляют лучшие музеи мира, и всякий раз он выглядит современно.
Теперь к твоему вопросу. Я не отношусь к себе, как к кибуцному художнику, я вообще думаю, что, если мы говорим о большом художнике, он должен быть выше частной истории.
К примеру, Рембрандт и его знаменитый портрет матери. Мы не знаем, о чем думал этот голландец, живший в 17-м веке; что мы можем понять из этого портрета о тогдашней жизни? Но нас впечатляет эта картина, поскольку мы все испытываем похожие чувства, когда смотрим на наших стареющих родителей. И это универсальная составляющая западной культуры – взгляд на стареющих родителей. Если произведение искусства не занято одной из таких универсальных составляющих, это не произведение искусства, а нечто из сферы социологии, антропологии, из области ностальгии, что совсем не означает, что это плохо, но просто оно не принадлежит искусству. Когда я в 14 лет читал «Мастера и Маргариту», я ничего не знал о Сталине, о религии, о том, что происходило в России – то есть не понимал глубинных пластов этой книги, но мне это было и не нужно, поскольку эта книга говорит и о том, что такое исключительность против нормы, любовь против общественных стандартов. Потому эта книга и интересна до сих пор. Если бы Булгаков был бы занят только русским фольклором эпохи социализма, не думаю, что «Мастер и Маргарита» интересовала бы столь многих по сей день во всем мире.

 – А твои работы отвечает этому критерию? Включают универсальные составляющие?
– Знать этого я не могу, могу только надеяться на это. На мой экспозиции «Пнуть ведро» в Эйн-Харод представлена картина «Приемная комиссия». Когда я ее рисовал, то думал о Самуэле Беккете, о сомнительной атмосфере – странной, но полной жизни; задумывался о собственном опыте. Мне тоже приходиться сидеть в приемных комиссиях в колледжах искусств. Приемная комиссия – это то, с чем сталкивается любой человек в западном обществе. Это существует при любом общественном институте. И всегда есть аспект – что открыто, что скрыто?; что «на столе» и что кроется «под столом»? На выставке, несомненно, я представляю свой взгляд на общественные проблемы – сила одиночки или сила коллектива, в чем она? стремиться к переменам или нет? Это не приемная комиссия в кибуц, это вечное противостояние индивидуума и толпы.

– На своих лекциях ты много рассказываешь и об истории искусства, и о влиянии развития живописи на тебя. Но не меньшее влияние на тебя оказала и литература.
– Прежде всего, русская литература. Благодаря переводчице Нили Мирски, эта литература хорошо известна в Израиле. Но вообще я очень много читаю, очень люблю литературу. И люблю захватывающие телесериалы – как способ рассказать историю.Рисунок, картина – это не лучший способ рассказать историю. Рисунок задает зрителю некую точку отсчета, а дальше зритель должен идти один. Рисунок – это высокое искусство, потому что он требователен к своему зрителю. Это относится и к литературе – это высокое искусство. Ты возлагаешь обязанность – сесть и прочитать книгу. Также и в области изобразительного искусства: ты должен сесть напротив картины и остаться наедине с собой. Я даже думаю, что «должен» тут ключевое слово. Ты должен размышлять, думать. В литературе я ищу впечатлений, и, если мне удалось понять текст, я вижу в этом большое собственное достижение.

– И литература, и твоя живопись требуют внимательного взгляда…
– Я не думаю, что у литературы есть прямое влияние на мои работы, литература влияет на мою жизнь, что гораздо важнее. Литература – значимая часть моего существования.
Что касается моих работ, то я бы хотел, чтобы для того, кто смотрит на мои картины, они также были значимы – это всегда самая большая надежда художника. И мне неважно, каким образом зритель расшифровывает мои картины, я предпочитаю этого не знать. Живопись для меня – мощный способ самопознания.

– Тем не менее, ты многим картинам даешь названия. Это уже попытка дать некое направление – названиями ты направляешь взгляд зрителя.
– Так мне проще общаться, через строчку названия. Поэтому «имена» моих картин, как правило, описательные. К примеру, «Купальщицы» или «Трое в красном с ведром». Это просто то, что вы видите. «Приемная комиссия» означает приемная комиссия, а не какое-то кафе или пьесу, и при этом я стараюсь избегать понятия времени и места.

– Ты не конкретизируешь точные детали, только бросаешь намеки, штрихи, не позволяющие точно определить эпоху и место.
– Картина тем лучше, чем она более вне времени. Скажем, мы говорили о Дейнеке. У него есть картина «Сбитый ас» (1943 года – М.Х.), немецкий летчик падает на противотанковые ежи. Очень сильная картина – для меня, во всяком случае. В ней нет ни насмешки, ни издевки. Ее сильный эмоциональный момент заключается в том, что это портрет врага, который бомбил советские города. Но художник рисует его как святого в христианской традиции, с эмпатией к этому немцу, что совершенно необычно. К тому же очень важно то, что работа эта огромная! Я могу говорить только за себя, но у меня возникает некая странная реакция на эту картину – гуманная реакция. (Картину «Сбитый ас» Дейнека писал по заказу Всероссийского художественного комбината. Ведомственная комиссия признала ее «несостоятельной в идейно-профессиональном плане». Полотно надлежало списать и уничтожить. Дейнека, используя свое положение и связи, сумел исхитриться и выкупить картину за один рубль. – М.Х.)

– У Дейнеки очень мощная цветовая палитра. И у тебя тоже. Я видела твои работы уже в нескольких галереях, в том числе и в «Зимак», где параллельно экспозиции в Эйн-Харод проходит еще одна твоя выставка. Глядя на твои работы, в первую очередь обращаешь внимание на цвет – сильный, смелый, и лишь спустя несколько мгновений начинаешь различать образы, понимать тему, но цвет главенствует.
– Цвет – основополагающий момент в моих работах.

– Так что прежде – цвет, композиция или тема?
– Я параллельно думаю обо всем, но как только справляюсь с цветом, то успокаиваюсь, и понимаю, что все будет в порядке, и неважно, даже если я изменю в процессе тему картины. В этом смысле я, как Кандинский, много изучаю баухаус, очень люблю их представления о цвете. Кандинский верил, что цвет идет сразу вслед за музыкой, и я тоже полагаю, что музыка – это самый сильный вид искусства. И самый объединяющий. Вы идете на концерт классической музыки, и испытываете удовольствие вместе с еще как минимум сотней людей, в живописи такого нет.

– Верно, на выставку каждый приходит в удобное для него время, рассматривает картины, и ты никогда не знаешь, понравились ли они этому случайному посетителю или нет. Другое дело на концерте…
– Потому мы и считаем музыкантов полубогами. Что касается цвета, то я думаю, он влияет на нас не интеллектуально, а эмоционально, мгновенно доходит до нас. При этом я не человек абстрактного мышления, я не могу нарисовать абстрактную картину. Мне важен образ. Для меня абстракция остается на уровне эстетики – нравится, не нравится. Это как если бы я сел напротив тебя и стал рассказывать свой сон. Тебе будет ужасно скучно. Никто не хочет слушать о чужих снах. Но как только я создаю фигуративную работу, это делает мой сон нашим общим. Я, например, говорю – мне снилась кошка в твоем доме, и вдруг это нас связывает. А абстрактная живопись меня не удовлетворяет, хотя есть прекрасные художники-абстракционисты, просто это – не мое.

– Образы на твоих картинах очень фигуративны, хотя ты создаешь их несколькими взмахами кисти. На нынешней выставке в Эйн-Харод, как минимум, треть образов – обнаженные. Почему?
– Чтобы не было никакой связи с социальным положением, со статусом. Я не хотел, чтобы кто-то был одет так, что сразу скажешь: он – адвокат, или кто-то одет очень вычурно. Я говорю о человеческих отношениях, а не об антропологии. Обнаженная натура привлекательна для меня тем, что мне нужно решать сложную задачу – как показать отношения между людьми, не прибегая ни к каким вспомогательным предметам.

– Так ты подтверждаешь тем самым собственное заявление, сделанное ранее, о том, что живопись должна быть вне времени.
– Обнаженное тело для меня даже не связано напрямую с полом. Это больше связано с чувством. Сила и слабость обнаженного человека одновременно. Ты видишь обнаженного человека – он слаб своей наготой. Вместе с тем, он стоит голый напротив стола приемной комиссии – значит, он очень сильный. Это как у Петрова-Водкина, в «Купании красного коня». Это картина-метафора и ее сила в том, что юноша нагой. И неважно, что потом я прочитал, как художник рассказывал об истории создания картины – как он наблюдал за подростками, купающими коней. Важно, что в этой картине есть радикальный, притягательный элемент – красный конь, и одновременно и чудовищность революции, ведь мы прекрасно знаем, к чему она приведет – нагой юноша может быть просто раздавлен этим огромным конем. С одной стороны, вся история искусства зиждется на обнаженной натуре. С другой – наготы ужасно боятся, поскольку она тотчас воспринимается как секс…

– Я наготу воспринимаю как слабость, потому мне было и любопытно увидеть в твоих работах то, что нагота придает образу не слабость, а силу.
– Я также очень люблю образы, в которых много жизненной силы, и в этом, наверное, тоже проявляется моя тяга к традициям соцреализма. У меня образы все время в движении, в процессе, то есть, принято какое-то решение, которое они уже выполняют, но непонятно, чем все закончится. Большинство моих образов очень витальны.

– Ты называешь имена Дейнеки, Петрова-Водкина. Какие западные художники или течения также оказали на тебя влияние – уверена, что такие были, во время учебы в Голландии?
– Я учился у Люка Тюйманса, известного бельгийского художника, он жив и поныне. Во время моей учебы в Европе я интересовался именно современным искусством, потому что мог познакомиться с самими художниками. Мой «европейский период» вообще связан со множеством влияний. Большая разница, если ты читаешь о Фрэнсисе Бэконе, находясь в Израиле, или видишь картины Бэкона воочию. Живопись нужно видеть

– И снова вопрос о цвете. Ты говорил, что сам делаешь краски, своими руками, смешиваешь разные пигменты. Где ты этому научился?
– Научиться этому ремеслу можно только самому. Нужно потратить много часов, но сделать это может каждый. Надо просто купить учебник и начать работать с инструкциями. Сегодня есть прекрасные книги на любые темы. Когда я учился, не было интернета, купить хорошую книгу за границей было практически невыполнимой миссией. Поэтому серьезно учиться ремеслу смешивания красок я начал в Европе, где пользовался библиотеками. В процессе начал усваивать правила, принципы

– Но что тебя заставило начать делать краски самостоятельно, ведь все можно купить?
– Мне было нужно добиться такого цвета, который мне не удалось найти нигде. Он должен был быть глубоким и матовым. И живым. Готовые краски создают в промышленных количествах, и они, быть может, более яркие, но менее глубокие. Если тебе нужно что-то очень определенное, ты никогда не найдешь его в массовом производстве. Вообще говоря, я не думаю, что это обязательно – пользоваться собственноручно сделанными красками. Есть прекрасные художники, которые обходятся малярными красками. Но я хотел другого. И, кроме того, я хотел избавиться от масляных красок, они ядовитые, терпентин ядовит, мне не нравилось со всем этим работать, мне не нравилась та тяжесть, которая есть в масляных красках. Я начал интересоваться самодельными красками еще в 2007 году. Я никого не призываю делать краски, я призываю заниматься тем, чем действительно хочется заниматься, не идя на компромисс.

– Сколько цветов ты видишь? Есть люди, которые видят три цвета, есть те, кто видит 100 – таких большинство, есть ничтожный процент тетрахроматов – людей, обладающих поистине сверхчеловеческими способностями к различению цветов в результате генетической мутации, что позволяет им, по грубым подсчетам, видеть от 10 миллионов до 100 миллионов цветов. А ты?
– Я вижу бесконечное количество цветов…

*******

Йонатан Голд. «Пнуть ведро»

Кураторы: Янив Шапира и Нета Галь-Ацмон

Йонатан Голд родился в 1972 году в кибуце Афек, живет и работает в Тель-Авиве. Один из ярчайших представителей среднего поколения израильских художников. Голд впервые заявил о себе более двадцати лет назад и с тех пор остается значимой фигурой в израильском искусстве. Изучал искусство в Колледже Тель-Хай, Хайфском университете, Государственной академии изящных искусств в Амстердаме (RABK). Выставлялся в Израиле и за рубежом, лауреат нескольких премий (среди прочего, Премии министра культуры за 2008 г.). Преподает на отделении искусства в колледже инженерии и дизайна «Шенкар» и в Технологическом институте в Холоне HIT.

Музей «Мишкан ле-Оманут» в кибуце Эйн-Харод. «Душевные настрои».
Экскурсии по выставкам (без дополнительной оплаты) на иврите проводятся по четвергам и пятницам в 11.00. Ближайшая встреча с Йонатоном Голдом на его  выставке “Пнуть ведро” пройдет в субботу, 13 ноября, в 12:00.
Сайт музея – https://museumeinharod.org.il/
Страница Музея в фейсбуке на русском языке – https://www.facebook.com/MishkanLeOmanutEinHarod

Интервью взяла   Маша Хинич. Иллюстрации предоставлены Йонатаном Голдом