Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

Заглавная иллюстрация: фрагмент  картины Баруха Эльрона  «Иерусалим. Башня Давида»

Автор – куратор Музея художника Моше Кастеля Алек Д. Эпштейн

Уже в эту среду, 7 февраля 2024 года, в 18.30 в Музее Моше Кастеля в Маале-Адумим состоится торжественное открытие выставки к 90-летию со дня рождения выдающегося израильского живописца, работавшего преимущественно в стиле сюрреализма, Баруха Эльрона (1934–2006); многие его произведения которого, хоть и созданы достаточно давно, кажутся сейчас, во время одного из самых острых и глубоких кризисов, переживаемых нашей страной, особенно актуальными. Мне посчастливилось стать организатором и куратором этой выставки – и я рад пригласить на нее читателей портала israelculture.info.

Барух Эльрон (урожденный Барбу Теодореску) родился в 1934 году Бухаресте, в семье евреев-сефардов, и обучался живописи в Академии изящных искусств Николае Григореску. В студенческие годы он побывал в Москве, Праге и Будапеште, где посещал музеи, открывая для себя работы великих мастеров живописи. Окончив Академию,  стал художником-графиком и книжным иллюстратором; в 1960 году был удостоен приза на Дрезденской книжной ярмарке.

Барух Эльрон иммигрировал в Израиль в 1963 году, когда ему было 29 лет. Это было крайне трудное время для того, чтобы начать в новой стране путь художника, а ни в какой другой профессии он себя не мыслил. В Румынии, где он учился, в 1950-е годы в искусстве доминировало реалистическое направление при незабытом влиянии традиций импрессионизма. Румыния при этом и политически, и культурно ориентировалась на Советский Союз, где ни о какой абстрактной живописи в то время речи идти не могло. В Израиле ситуация была разительно другой: созданная еще в 1948 году группа «Новые горизонты», занявшая ведущие позиции в галерейно-выставочном мире страны, безусловно,  ориентировалась на доминировавшие в американском искусстве тенденции абстрактного экспрессионизма. Фигуративная живопись в те годы многим казалась безнадежным пережитком прошлого, тем более, когда речь шла о реалистическом искусстве.

Стремясь заниматься искусством, но не имея возможности получить работу ни в Академии «Бецалель» в Иерусалиме, ни в Институте имени Авни в Тель-Авиве – ведущих художественных вузах Израиля того времени – Барух Эльрон трудился в структурах, работа в которых обеспечить высокий социальный статус никак не могла, будь то Народный университет или Центр поддержки и реабилитации воинов, с которыми он занимался рисованием задолго до того, как арт-терапия вошла в моду. Воинов, пострадавших в боевых действиях, Эльрон видел отнюдь не по телевизору – и с огромной болью в сердце запечатлевал на своих картинах их страдания.

Разумеется, никто из его учеников не мог стать профессиональным художником – выбиравшие этот путь шли, разумеется, в «Бецалель» или Институт имени Авни. Постепенно, однако, Баруху Эльрону удалось занять свое место в художественной жизни страны, им начали интересоваться организаторы художественных выставок не только из Израиля, но и других стран. В 1966 году Барух Эльрон провел свою первую персональную выставку в Тель-Авиве, за которой последовали многие другие, в том числе в США, Канаде и Германии.

Барух Эльрон оставался всю жизнь верен фигуративной живописи, пройдя путь от философского реализма к сюрреализму. Он был художником-философом, свидетельством чего является, в частности, серия из пятнадцати работ «За гранью слова», охватывающая большой круг тем, включая интерпретации сюжетов Книги Бытия, Ноева Ковчега, Вавилонской башни, жертвоприношения Исаака, получения скрижалей на Горе Синай, покорения Иерихона, с историями Самсона, Ионы и Иеремии. Бельгийский арт-критик Стефан Рэй отмечал, что «работы Баруха Эльрона выполнены с потрясающим мастерством, в них виртуозно сочетаются символы и аллегории – как образы, отсылающие к Библии, так и отголоски мифологических сюжетов». Главное, однако, было в том, что Эльрон давал всем этим событиям и их героям новое, современное звучание.

Барух Эльрон и его семья начали свою жизнь в Израиле в одном из самых неблагополучных районов – Пардес-Кац, не имея ничего, кроме трудолюбия и таланта. Там они прожили семь лет, откуда переехали в Петах-Тикву, потом – в Герцлию, а в 1994 году – в Тель-Авив. Путь, пройденный им и его супругой Лидией, является редким примером того, как молодая семья иммигрантов в первом поколении сумела стать частью общественно-культурной элиты страны, ярким свидетельством чего стало избрание в 1985 года Баруха Эльрона председателем Ассоциации художников и скульпторов Израиля. На этом посту он оставался семь лет, много сделав и для помощи молодым – и не только молодым – художникам, и для развития международных связей Ассоциации. Он принимал участие в многочисленных групповых экспозициях, а также провел ряд персональных выставок в Израиле и за рубежом (в галереях в Сан-Паулу, Париже, Базеле, Дюссельдорфе, Кельне, Нью-Йорке и других городах). Даже в последние годы, будучи тяжело больным, он продолжал активно работать – и как художник, и как преподаватель. Он скончался 6 марта 2006 года –  ему был 71 год.

Барух Эльрон был, без сомнения, исключительным мастером, полным оригинальных творческих идей. Переосмысляя в своем искусстве различные компоненты иудейско-христианской философии и мистики, своей манерой художественного самовыражения он в значительной степени был обязан итальянскому Ренессансу, традиции которого развивал. Эльрон рисовал преимущественно на тонких деревянных досках, используя классическую технику их обработки. Хотя на его искусство повлияли различные художественные традиции, а также встречи в Бельгии с классиками сюрреализма Рене Магриттом (1898–1967) и Полем Дельво (1897–1994), его самобытное дарование и мировоззрение продолжали оставаться определяющими в его творчестве. Будучи незаурядным колористом – и при этом прекрасным графиком – он использовал своё профессиональное мастерство как инструмент для выражения тех идей и образов, которые он стремился донести до зрителя. Несмотря на то, что он был очень восприимчив к векторам развития мирового искусства, благодаря богатству его воображения художнику удавалось раз за разом создавать произведения, которое были глубоко личными, иногда тревожными и беспокоящими. Своими картинами он побуждал зрителя к путешествию между реальностью и мечтой, страхом и надеждой.

Дать словесное описание визуального языка Эльрона отнюдь не просто. Мифологизированная картина мира, представленная на его работах, была исключительно своеобразной. Эльрон глубоко воспринял как произведения наиболее загадочных живописцев в европейском искусстве Средних веков – Иеронима Босха (1450–1516) и Джузеппе Арчимбольдо (1527–1593), так и искусство модерна начала ХХ века и находки некоторых современных ему художников, но при этом всегда оставался независимым. Его искусство не превращало реальность в воображение, а скорее наоборот: заведомо невозможное начинало казаться уже произошедшим. Его картины отражали боль и иронию, прошлое и настоящее, любовь и ненависть, протест против войны и стремление к миру. Барух Эльрон рассказывал, что его всегда тянуло к глубоким философским корням Библии, особенно выраженным в Книгах Пророков, однако он подчеркивал, что это «история, которая в значительной мере повторяется». Даже его картины, темы которых были взяты из Книги Бытия, легенд о всемирном потопе и Ноевом ковчеге, о Вавилонской башне, жертвоприношении Исаака, Синайском откровении, завоевании Иерихона, историй Самсона, пророков Ионы и Иеремии, представляют современные, отнюдь не канонические интерпретации этих событий и персонажей.

Симбиоз человека и природы, цитаты из легенд и мифологии, как иудаизма, так и христианства и других религий, метаморфозы материи и, прежде всего, океана как воплощения свободы и силы природы, принадлежат к постоянно возвращающимся темам искусства Эльрона. Обращая внимание на все, что происходило вокруг него, Эльрон продолжал размышлять над сложностью человеческой природы, тайной бытия и неизбежностью смерти.

Стиль Баруха Эльрона сформировался под влиянием школы фантастического реализма, однако в его творческом наследии есть и другие полотна, берущие за душу именно гиперреалистическим отражением происходящих событий.

Таков, в частности, «Автопортрет в противогазе», созданный Барухом Эльроном в 1991 году, когда в ходе Войны в Персидском заливе территория Израиля была более сорока раз атакована иракскими СКАДами, и глава пресс-службы армии каждый раз немедленно появлялся в теле- и радиоэфире, призывая граждан немедленно надеть противогазы и спуститься в бомбоубежища. Памятна фотография знаменитого скрипача Исаака Стерна, которого очередная атака иракских СКАДов застала на сцене зала Иерусалимского театра, прозвучал сигнал воздушной тревоги, и слушатели, прибывшие на концерт с противогазами, в большинстве своем надели их; оркестр ушел со сцены, но Стерн остался, начав исполнять «Чакону» Баха. Барух Эльрон в те трудные дни также сохранял верность искусству, продолжая работать, всем обстоятельствам вопреки. В последние годы своей жизни он много болел, перенес несколько тяжелых операций, но до последнего дня продолжал работать. Даже когда он уже не мог выходить из дома, виды с балкона квартиры, находящейся в центре Тель-Авива, на бульваре Хаима Нахмана Бялика, оказались достаточными для создания целой серии самобытных работ, в которых окружавший городской пейзаж становился точкой, от которой художник отталкивался, уводя своих зрителей в путешествие во времени и в пространстве.

 

На картине «Над крышами Яффо» изображена опустевшая комната на заброшенном чердаке, с обваливающейся серой штукатуркой стен, обнажающей каменную кладку внутри, и с огромным окном с разбитыми стеклами, через которое видны бежево-коричневые черепичные крыши старого города. На стене отражается солнечный прямоугольник другого окна, открытого всем ветрам и не видного зрителю. Когда-то здесь жили люди, но сейчас чердак опустел и обветшал, и уже мало что напоминает о человеческом присутствии. К окну, в которое врывается ветер, на широких крыльях уверенно взмывает хищный белый ястреб с распушенным хвостом и острым клювом, держащий в лапах две платяные вешалки, забытые когда-то прежними хозяевами дома – пожалуй, это все, что напоминает о людях, которые когда-то жили здесь… Под окном, в правом углу, к стене прикреплена записка с фамилией прежнего жильца – и на ней ясно читается имя самого художника. Сам Барух Эльрон, однако, в Яффо никогда не жил, хотя очень любил этот город и подолгу гулял по его улочкам. Эта комната, откуда открывается вид на город, могла служить ему мастерской, здесь он мог ждать вдохновения и работать над своими холстами… В самом конце 1940-х – в 1950-е годы Яффо был бедным городом, дававшим пристанище как переселенцам из Европы, пережившим Холокост, так и беженцам из стран Магриба, которые обживали исторические здания, мансарды и мезонины. С течением времени, однако, Яффо превратился в престижный район Тель-Авива, недоступный бедным художникам, которые по прежнему искали вдохновение в старинных улочках и домах этого города. Барух Эльрон, не имевший возможности иметь в Яффо свое жилье, символически прописал себя в этом городе – чтобы тут же обозначить тот факт, что в комнате, которая могла бы быть его мастерской, хозяйничают хищники, безразличные к искусству и его творцам.

 

В работах из музыкального цикла Барух Эльрон воплощает идею неразрывного единства музыканта, его инструмента и самой музыки. На картине «В ожидании музыкантов» золотая лира с человеческой стопой стоит на белой скале посреди зеленого пола, и возникающие из воздуха белоснежные крылатые руки легко перебирают ее струны, а на переднем плане, среди камней, мелодии аккомпанирует целый ансамбль: гитара, труба и флейта, пребывающие в постоянном движении, почти не касающиеся земли в руках незримых музыкантов – но зритель не видит ни души, лишь тонкие силуэты чаек угадываются на голубом небе…

В работах этого цикла художник показывает, что, подобно тому, как творец обращается в инструмент своего созидательного труда, будь то музыка или живопись, так и сам инструмент, изначально не имеющий собственной души, пропуская через себя музыку, созданную композитором, сам обретает человеческую сущность. И даже если того, кто написал ее, уже давно нет в живых, инструмент – будь то виолончель, гитара, орган или лира – продолжает жизнь автора тех нот, которые живут и звучат в нем, сколько бы лет ни прошло.

На картине Баруха Эльрона «Вавилонская башня» изображено высокое сооружение, с многочисленными пилястрами и колоннами, немного наклонившееся под собственной тяжестью. Его несет по пустыне множество ног, обутых в самую разную обувь, которые, кажется, растут прямо из основания. Сюжет картины отсылает к истории Вавилонской башни, строительство которой было прервано после того, как разным людям был дан свой, непохожий на другие язык. Как и во время Вавилонского столпотворения, зритель наблюдает смешение разных культур: в основании башни – красные стены с окнами в белых рамах, увенчанные изящным мраморным карнизом, напоминающие венецианские палаццо, откуда тянется белый дымок; далее высится античная капитель, которая переходит в каменный многоярусный купол, оживляемый зеленой растительностью, чем-то напоминающей легендарные висячие сады Семирамиды. Однако художник придает истории башни новое звучание: если в Вавилоне она разделила людей, то здесь, наоборот, элементы разных культур соединяются вместе в нечто разнородное, но более или менее прочное, и множество самых разных, непохожих друг на друга ног, обутых то в рыцарские сапоги, то в деловые туфли, а то и вовсе босые, вместе несут это сооружение, чеканя шаг. Флаг, изображенный художником на этой башне, отчетливо свидетельствует, что это – метафора Государства Израиль, где представители разных этнических групп, говорящие на чужих друг другу языках, различающиеся по образу жизни, традициям, порой даже цвету кожи, отличные и внешне, и внутри, должны создавать один народ, объединенный общими целями и идеалами, привнося в него что-то свое. И новая исполинская башня, которую они возвели из обломков своего непохожего наследия, прокладывает всем им один путь среди песков пустыни, направляемая их общими, порой неслаженными, порой противоречивыми, но настойчивыми усилиями. Художник выражает беспокойство за будущее этого «государства диаспор» – нарисованная им башня по форме довольно сильно напоминает башню Пизанскую, не говоря уже о том, что через всю центральную часть каркаса проходит явственно различимая трещина…

Барух Эльрон создал целую серию уникальных работ, написанных прямо на снятых дверных и оконных рамах. Сквозь отслужившие свое переплеты окон художник созерцает то красочные морские пейзажи, то виды старого города, то шумный рынок в знойный полдень, то величественные стены древних памятников. Эти живописные образы предстают перед зрителем сквозь нарисованные по краям осколки стекла, которое метафорически разбила кисть художника, пробив путь навстречу воздуху, свету, солнцу, бесконечным переливам красок все новых и новых пейзажей. Художник дарит старым окнам новую жизнь – люди вновь смотрят в них, и они опять становятся проводниками во внешний мир. И, может, эта новая жизнь еще более ярка и насыщенна, чем прежняя – если когда-то окно выходило на скучный серый двор или будничную улочку, то теперь зритель видит сквозь него воссозданные кистью мастера панорамы древних городов Земли Израиля. И это цветовое богатство дополняется убранством рамы – то скромным деревом, то красочной, почти ювелирной инкрустацией, скрупулезно выполненной художником.

Так, из одного такого окна, преображенного руками художника, открывается вид на Башню Давида, с ее мощными каменными стенами, переданными контрастными, четко очерченными переходами светотени, сияющими золотой и песчаной охрой на солнце, и подчеркнутыми бордовым в тени. На фоне вековых стен, высоких, неприступных и непоколебимых, зеленеет сочная трава и шумят деревья с пышными кронами, а под их сенью разгуливают белые голуби, укрывающиеся от полуденного зноя. Цитадель гордо возвышается до самого неба, а у ее основания бьет ключом жизнь. Свежесть мимолетного лета и седина древней крепости соединились в одном гармоничном образе, который открывается каждому, кто взглянет в открытое художником окно.

 

 

Иные окна открывают взору тихие старые улочки – так, на одной из работ («Цфат»)  изображен одинокий человек, неспешно прогуливающийся по залитой солнцем брусчатке молчаливого переулка, выходя из массивной арки. Вокруг – невысокие, одно- и двухэтажные бежево-зеленоватые каменные дома, покосившиеся от времени, с огромными окнами, с яркими покатыми крышами. На улице больше нет ни души, нагретый зноем воздух звенит, и кажется, в этой тишине каждый шаг путника отдается гулким эхом.

Создав эти удивительные работы, живописец не только дал старым и выброшенным окнам новую жизнь – он подарил людям потрясающий цветущий мир, открывающийся за скрупулезно расписанными им деревянными переплетами. Каждый человек может вновь встать перед раскрытыми ставнями и прикоснуться к этим красочным далям…

Картины Баруха Эльрона побуждают зрителя задаваться вопросами по поводу того, что он видит на полотне, подвигают к обсуждению визуального языка, который не всегда однозначен. На картине «Конец» (а она, как и все остальные произведения, упомянутые в моей статье, представлена на нашей выставке) изображена огромная кисть художника, завязанная узлом и лежащая на возвышении пирса у самого берега моря. Перед ней плещут прозрачно-бирюзовые волны, искрящиеся на солнце и ловящие едва заметные золотистые лучи, уходящие до самого горизонта – его линия тает вдали, и вода незаметно переходит в небо, чуть посеребренное прозрачной дымкой, оживляемые свежим дыханием привольного ветра. Художник создает множество полотен, но зритель никогда не видит его орудие, его верного помощника – кисть, без которой этих картин просто не было бы. Для живописца она – жива, это его молчаливый друг и соратник. И в какой-то момент мастер решает воздать ей по заслугам, создав подобие ее портрета, наградив ее покоем и умиротворением. Когда закончен земной путь художника, закончена и жизнь служивших ему кистей, которым больше не суждено придти на зов мастера, чтобы вместе с ним вновь совершить таинство созидания…

В истории культуры было немало удивительных вдов-подвижниц, многие годы преданно сохранявших творческое наследие своих мужей. Лидия Эльрон – из их числа, ее беспримерная преданность искусству мужа восхищает каждого, кто с ней знаком. Она продолжает организовывать его выставки – в том числе и в нашем Музее, помогает готовить публикации о его творчестве. Статьи и книги об искусстве Баруха Эльрона опубликованы к настоящему времени на английском, французском, испанском, немецком, румынском языках, а также на иврите; мы к выставке тоже, конечно же, выпустили каталог на иврите и английском языках. Замечательно, что искусство этого мастера пробивает дорогу к сердцам ценителей живописи по всему миру – и я горжусь тем, что его вторая посмертная ретроспектива проходит именно у нас, в Музее Моше Кастеля в Маале-Адумим.

*****

Музей художника Моше Кастеля в Маале-Адумим
Адрес Музея: ул. Ха-Хацоцра, 23, Маале-Адумим.
Дни и часы работы:
Музей открыт по воскресеньям, понедельникам, вторникам и четвергам с 9:30 до 17:00, по средам – с 12.00 до 20.30; узнать детали и заказать экскурсию можно по телефону 02-5357000.
Генеральный директор Музея – Хагай Сассон.
Музей проводит многочисленные мероприятия и временные выставки; информацию о них см. на сайте www.castelmuseum.co.il и на Фейсбук-странице www.facebook.com/moshe.castel
С ноября 2023 года в Музее проходит цикл лекций на русском языке раз в две недели по понедельникам в 15.00.

Фотографии произведений Баруха Эльрона предоставлены его вдовой  Лидией Эльрон и Музеем Моше Кастеля.