Share

Tweet

Share

Share

Email

Comments

Верхнее фото: Боаз Ной. Фото – © Яэль Илан  

Попав пару месяцев назад на открытие выставки «Хранитель сада» Боаза Ноя в музее «Мишкан ле -Оманут» в кибуце Эйн-Харод, я начала придумывать повод еще раз приехать на выставку. Просто так, фланируя по городу, туда не зайдешь, дорога к музею длинная…  Так что пришлось напроситься к Боазу Ною на интервью на самой выставке. Мне кажется, что я была убедительна – ведь он согласился. К тому же, на открытии выставки (первой музейной выставки Боаза Ноя) так пахло свежей краской, что хотелось проверить – не показалось ли? Нет, не показалось. Часть картин выставки «Хранитель сада» были закончены за считанные дни до ее открытия, Боаз наносил последние штрихи даже во время развески.

– Это были совсем свежие работы. Их было непросто перевезти из мастерской в музей. Водители и грузчики был недовольны. Честно говоря, мы просто все перемазались в краске.

– Но ведь не все работы были нарисован «вчера», такие выставки готовятся заранее…
– Здесь представлены и более ранние работы, но есть и написанные непосредственно перед открытием. Думаю, что эта свежесть, этот запах краски, на который вы обратили внимание, привлекает зрителей.

– Ваши работы и в переносном смысле полны свежести, воздуха, ветра, запаха цветов, шума деревьев. Они прекрасны – и привлекают свой прекрасностью и свободой.
– Возможно, но сейчас на меня , как и на всех, влияет война, события 7 октября. От этого нельзя быть свободным. Мы начали работать с куратором Ави Любином над этой выставкой ещё в прошлом году. Намерения у нас были одни, но, естественно, они изменились после 7 октября. Изменился весь процесс организации и подготовки этой выставки – даже с точки зрения энергетической. Изменились мотивация, формулировки, точка зрения. В живопись вмешались иные факторы. Катастрофа 7 октября невероятно меня «встряхнула».

– Все мы находимся и будем всегда находиться под влиянием шока 7 октября.
– Я не концептуальный художник. Мне не надо было менять концепцию или мировоззрение, но, естественно, война повлияла на мою живопись, на меня самого и на куратора музея Ави Любина. Какой-то период времени я не мог решиться зайти в студию и начать работать. Но затем решил делать то, что я умею делать.

– Делать с изменившейся душой, иным внутренним миром? Я слежу за выставочной деятельностью в Израиле – все, без исключения все выставки, прямо или косвенно связаны с войной 7 октября. Других просто нет. Это могут быть выставки акварели, рисунки, пасторальные пейзажи или фотографии, выставки групповые или персональные. 7 октября повлияло на всех – и на художников и на зрителей
– Именно так. В какой-то момент я понял, что должен что-то делать, а не только сидеть на диване. Привычные ситуации стали совершенно иными. Так, например, в иной ситуации возникла картина «Хранитель сада», по названию которой названа и вся выставка. Поздно вечером я вышел пройтись по Тель-Авиву. И оказался в парке Ган-Меир. Это было начало войны – весь день в Тель-Авиве были сирены и взрывы. Но я не поверил своим глазам – настолько это место было наполнено жизнью – резким диссонансом к новостям. Дети, родители, пары с колясками, свет фонарей – и сквозь окна в окружающих жилых домах видны включённые экраны телевизоров. Этот диссонанс меня потряс.

– Картина «Хранитель сада» –  одна из немногих, где изображены силуэты людей. Большинство ваших картин безлюдны, пейзажи в отсутствии человека.
– С моей точки зрения мои картины не требуют присутствия человека. Это – городские пейзажи, рассказы сам по себе. Герой этих рассказов – город. Если в этом урбанистическом пейзаже возникнет человек, то он станет дополнительной иллюстрацией. А я не ставлю задачу иллюстрировать пейзаж, который говорит сам за себя. Человек в этом рассказе – лишняя фигура.

– Все равно возникает ощущение, что мы – люди, зрители – в тех пейзажах присутствуем и смотрим изнутри – наружу, наблюдая за самими собой, становясь частью картины, частью пейзажа, частью вашей задумки и стиля. Кстати, в нескольких статьях о вашей выставке кураторы и критики спорят о том, в каком же стиле вы творите: реалистическое искусство, фигуративное, романтическое, постимпрессионизм? К какому направлению вы сами относите ваш стиль?
– Я двигаюсь по тонкой границе между всем вышеперечисленным, как канатоходец по канату. Я очень уважаю традиции живописи старых мастеров, чувствую дух эпохи экспрессионизма, авангарда, могу быть приверженцем той или иной школы, но не могу полностью подчиняться канонам живописи, должен оставаться сам собой. Конечно, на меня повлияли импрессионисты, но импрессионисты были заняты техническими вещами – тем, как передать воздух на полотне. Позже, постимпрессионисты – Сезанн, Ван Гог – уже вносили свои души в картины. Я же чувствую себя замыкающим.

– Замыкающим в какой групп, куда бредущей?
– Я считаю, что художники – это не авангард, занятый тем, чтобы заново изобрести колесо и мчаться вперед, вовсе нет. Художник – это тот, кто поддерживает, кто идет позади, кто смотрит, чтобы никто не отстал и ждёт отстающих. Мне не так уж важно точное определение. У меня – своя система взаимосвязи с живописью как с дисциплиной. Мне важно, чтобы живопись не была занята сама собой, важно внести в картину жизнь, передать впечатление, показать связь вещей и явлений, дух эпохи.

– Сегодня мы оказались на сломе эпохи.
– Рушатся понятия, меняются истины. Всё движется. Но благодаря этому движению, постоянным изменениям я и люблю тель-авивский пейзаж. Урбанистический ландшафт Тель-Авива может быть непрост даже для жителей города – напряжение между денежными мешками и нуждающимися, между новым и старым, светом и тенью, историей и будущим. Всё эти части чего-то разбитого, расколотого, но, тем не менее, всё это вместе работает. Для меня картина « Хранитель сада» – это собранные воедино осколки огорода с его уже встроенной генетикой. Мне нравятся такие места, определяющие наш израильский калейдоскоп вещей, нашу круговерть традиций и культур.

– Ваша жизнь тоже круговерть: Иерусалим, Хайфа, Тель-Авив. Изучение архитектуры в «Бецалеле» и позже живописи в Ecole La-Villette в Париже. Разные города, множество впечатлений есть в жизни каждого из нас. Но вместе с такой разбросанностью, вместе со всеми осколками восприятия и судьбы,  в ваших работах я вижу четыре мне важных вещи: рассказ, чувства, цельность и много воздуха. Как вы вносите воздух в свои картины?
– Вы точно ощутили, дотронулись до истины. Воздух, дуновение ветра – это моя цель и в жизни и в живописи. В своих картинах я сдуваю пыль с реальности…

– И тогда, без пыли, калейдоскоп становится ярче?
– Улицы, вывески люди, машины – сами по себе довольно рутинны. Но под этой рутинной суетой кроется что-то более глубокое, а именно человеческое общение, цельность города. И вот красоте этого явления, этой цельности, я и посвящаю свою живопись. Я –  израильтянин, который родился в доме без воспоминаний. Мои родители выжили в Катастрофу. Родом они из Польши и Венгрии. Естественно, Катастрофа определила всю их жизнь. А они мою, и, Катастрофа, конечно же, не могла не повлиять на мое творчество. Но при этом я не несу на своих плечах тяжесть наследия или традиции. Я родился в новом Израиле, но мы очень маленькая семья. У меня еще есть 2 брата, но мы не знали ни бабушек, ни дедушек, ни прабабушек, никого из предыдущих поколений. История моей семьи для меня началась с меня самого. Я ничем не обязан традиции и могу сотворить новое начало.
Я вырос с самым обычным районе Хайфы,  в самом обычном трехэтажном доме на столбах. Но тогда в моем мире не было агрессии, а было много воздуха и света. Сейчас страна находится в периоде взросления, так же, как и наша культура. Она и молодая и зрелая. Так же, как наш мегаполис, ведь на деле Израиль – это мегаполис с 8-миллионым населением. Один большой город со всеми его позитивными и отрицательными качествами. Это большой город, в котором есть много парков, много природы.
Я – урожденный горожанин, я рисую городские пейзажи. Каждый раз, когда я выезжаю на природу с детьми, я спрашиваю себя «почему мне не хочется рисовать дикую природу?». У меня нет на это ответа, но я хочу рисовать городские ландшафты. Мне это очень важно. Пусть это кусочек зелени между башнями, пусть это клумба в конце улицы, дерево в сквере. Все это мой сад и я хочу быть его хранителем.

– Скученность людей в городе вам не мешает?
– Раньше эта скученность вызывала подобие стресса, но сейчас я умею выйти из этого состояния, из этой агрессии и найти свой внутренний мир и свое внутреннее спокойствие, своё тишину и свое мгновение. Это напоминает японскую традицию «лесного душа», что означает побыть в лесу между деревьями. Говорят, что в лесу есть особая энергия, я же нахожу это особое в городе. Я часто паркую машину на каком-нибудь заброшенном городском пустыре и начинаю блуждать по городу – для меня это своеобразный джогинг . Я все время смотрю по сторонам, что-то ищу.

– Может быть, свой Израиль?
– Возможно, а может свой город. Предполагаю, что когда возник Тель-Авив, никто не мечтал о таком городе, каким он стал сегодня – грандиозным воплощением утопической мечты. Но при этом это не утопия и не фантазия. И не мечта – это реальный город.

– То, что вы говорите, довольно парадоксально: бежать от природы, чтобы ее изображать; уметь черпать вдохновение в агрессии и в скученности. Вам нужна энергия большого города, его шум, чтобы воплотить ценность тишины и молчания. Вы работаете на контрасте, творя на полотнах мир, противоположный миру окружающему?
– Так оно и есть.. Я всегда арендовал студию в самом бурлящем месте города. Мне нравится быть в эпицентре бури. Сейчас у меня студия рядом с галереей «Розенфельд» на юге Тель-Авива. И, несмотря на шум и гам вокруг, у меня в студии – уединение и тишина, полный дзен. Когда я работаю, я закрываю окна и работаю практически без света, чтобы изолировать себя от внешнего мира.

– Изолируетесь от мира, который вас вдохновляет? Отгораживаетесь я от света, который передаете в красках?
– Я делаю это специально, чтобы цвет был более интенсивным. Конечно же, у меня в студии не полностью темно. Но в этих искусственных сумерках я как бы добавляю в краски кислород, сатурацию. Напряжение города давит на меня и это будоражит, вызывает желание противодействовать, найти воздух и изобразить воздух. А потом выйти наружу и проверить, что там с моим садом? Я ведь его хранитель… Что там с деревьями? Как они растут? Не надо ли полить растения, а может быть нужно что-то посадить или обрезать ветки?
Каждый художник пребывает в своем в одиночестве в своей студии, на я возделываю свой сад – мои картины. Захожу в студию и могу работать много суток над одной картиной, неделю подряд не выходя наружу.

– А потом картины оказываются в музейном зале и каждый из посетителей воспринимают их по своему: у каждого свои ассоциации, свой угол зрения, свой бэкграунд и, соответственно, свои эмоции и переживания. Вокруг столько сложностей и грязи, несчастных и отверженных, а вы рисуете картины полные света и воздуха.
– Раньше я искал решение всех этих проблем. Но в какой-то момент понял, что больше не обязан это делать. Я и так нахожусь в некоем шоке, собственно говоря, как и все мы: войны, агрессия, насилие, бедность. Я уже ничего нового не могу сказать об этом, но я могу внести что-то прекрасное в сам воздух, в место, в город. в общество. И это стало для меня очень важным. Когда я гуляю по Тель-Авиву или Хайфе, я вижу много наркоманов и бездомных. Но я им ничего не могу дать – не лично, ни как часть общества.
Поэтому я в какой-то момент понял, что ответ я должен дать прежде всего самому себе. Это установка дает мне жизненные силы, дает мне возможность преодоления трудностей и вносит свет, дает мне самоуважения даже в самых тяжёлых ситуациях, даже после 7 октября.
Если вы присмотритесь, то на многих моих работах есть красное пятно. Это красный кадмий, очень дорогая краска. Для меня это пятно – оптимистический символ света. Это то, что дает мне возможность победить.

– Вы делаете предварительные эскизы, выходите на пленэр?
– Я гуляю и медитирую, иногда могу остановиться и начать куда-то вглядываться. Мои дети уже привыкли к тому, что я могу остановить машину, выйти и долго всматриваться в одну точку. Часто окружающие смотрят на меня и думают, что это какой-то сумасшедший или шпион. Кто этот человек, который так пристально разглядывает окружающий пейзаж? А я знаю: вот оно началось, пришел момент. Потом я делаю эскиз и могу месяцами работать над картиной.

– Какова разница между красотой и чувством красоты?
– Я думаю, что из городской суеты, из клаустрофобии и агорафобии, из этого напряжения и рождаются красота и гармония. Человек должен стремиться к гармонии, к переживаниям, к чувствам, к свету. Израильская культура очень интенсивна, очень напряжена. Мы живём в диком напряжении, красота и гармония становятся чем-то практически недостижимым идеалом. Мы чувствуем красоту но еще не пришли к ней. Я занят тем, что пытаюсь разобрать свои чувства и свои впечатления на исходные составляющие, а затем заново собрать их. Составляю из частей и осколков нечто целое, и в этой цельности и есть красота. А чувство красоты – это умение ее воспринять.

– Вы не пишете картины на заказ, но одну все-таки написали и она представлена на выставке и привлекает внимание своим светом, своей абсолютной красотой.
– Эту картину заказала мне пара, которая познакомилась в кафе на одной из тель-авивских улиц и когда они стали жить вместе, то захотели, чтобы об этой встрече осталось память. И я нарисовал эту улицу… И очень многие считают, что это лучшая картина на выставке.

– Да – потому что она отражает само чувство любви и саму любовь.

******

Это очень личная выставка и очень городская. Мы фланируем по выставкам, Боаз Ной – по городам: по Тель-Авиву, где его представляет галерея «Розенфельд», по Хайфе – городу, где он живет и где расположена его студия, по Иерусалиму – городу, где у каждого складываются свои отношения со вселенной. Городские блуждания Боаза Ноя полны неожиданных встреч и моментов. И неожиданных находок, взглядов, совпадений. Случайности преподносят сюрпризы, пробуждают иной взгляд, позволяя каждый раз видеть то или иное место – или цветок, дерево, улицу, навес, указатель, бойлер, пруд, дом, поворот, забор, ворота. Очень простые слова – очень простые места – очень сложные картины, палимпсесты слоев, красок, размышлений, видений, чувств, удивления, внимания, вдохновения. Людей здесь нет – только иногда где-то в мареве, в углу – размытая фигура, наблюдающая за наблюдающими. Это притихшие безлюдные картины – и как же они шумят, кричат, грохочут – чувствами и эмоциями, спрятанным в красках и переплетениях.

Обычно Боаз Ной создает предварительные зарисовки на улице или в студии, прежде чем приступить к самой картине, решая, что существенно, что подчеркнуть и выделить, а что лишнее можно убрать, размыть. В любом случае, главное – это само пространство, свет и тень, солнце и мрак, из которых выступает дерево, или здание, или улица – иной формы, иного цвета. Боаз Ной деконструирует пространство, собирая его на своих картинах в ином порядке, цвете и форме.

Выставка «Хранитель сада» формировалась последний год, но в особенности – последние месяцы, после 7 октября, когда Боаз Ной создал ряд картин, на которых замершая тишина пропитана страхом, пустые переулки становятся возможными местами катастроф, а ночные парки превращаются в зоны неосознанного беспокойства. Это очень замершая, очень тревожная, очень красивая и одновременно кричащая о том, что происходит в стране после 7 октября, выставка.

Боаз Ной (р. 1972) живет и работает в Хайфе.
Окончил Академию искусства и дизайна «Бецалель», факультет архитектуры (2003 г.) и программу студенческого обмена в (2001–2002 гг.).
Лауреат премии «Художник и общество» Министерства культуры (2012-2014). Основатель и со-директор галереи Gate Ecole La-Villette, Париж 3 – проекта социально-коммерческого искусства в Хайфе (2014–2019).
Работы Боаза Ноя выставлялись как на многих международных выставках, так и Израиле. Его работы входя в государственные и частные коллекции в Израиле и за рубежом.

Художественный музей Мишкан ле-Оманут в кибуце Эйн-Харод – первый кибуц в Израиле, расположенный в долине Эмек-Израэль у подножья горной гряды Гильбоа – ведущий и старейший музей на севере страны, представляющий художественные выставки лучших художников Израиля и мира. На протяжении почти 90 лет музей организует выставки различных направлений и тематик и считается одним из трех ведущих художественных музеев Израиля.

Сайт музея Мишкан ле-Оманут Эйн-Харод  – https://museumeinharod.org.il/ /
Сайт Боаза Ноя – https://www.boaznoy.com/
Инстаграм Боаза Ноя – https://www.instagram.com/boaz_noy
Фейсбук Боаза Ноя – https://www.facebook.com/boaz.noy.3
Боаз Ной на сайте галереи «Розенфельд» – https://rg.co.il/artist/boaz-noy/

Интервью взяла Маша Хинич. Все фотографии и иллюстрации предоставлены Боазом Ноем и музеем «Мишкан ле-Оманут Эйн-Харод».