Инна Шейхатович. Фото – Лиран Леви, Александр Ханин (заглавное фото)
Идо Риклин. Фото – Лиран Леви
По солнцу, по сводящим с ума неоновым кустам, по майским теням и пыльному ветру автобус шел в Тель-Авив. В наушниках звучала музыка Генделя. Которая и украшала этот день, и победно меняла его. Опера «Альцина», запутанная, совсем вроде не про нас, гениальная, подробно рассказывающая о вещах странных-престранных, ехала со мной в любимый театр. В Оперный дом.
Бурное солнце стушевалось и стихло, сразу за дверями оперного здания воцарились гулкая тишина и прохлада. В буфете стайка юношей и девушек звучала музыкальными репликами, фразами, кто-то напевал, все мелодично переговаривались. Режиссер рождающейся на нашей оперной сцене «Альцины» Идо Риклин появился точно в назначенное время. Говорит негромко, собеседника слушает внимательно. Я говорю ему, что одним из первых моих незабываемых театральных впечатлений в Израиле был спектакль «Троянской войны не будет» по пьесе Жироду. Идо Риклин кивает: «Мой спектакль… спасибо».
Беседа о новой работе, о серьезном проекте, который будет представлен любящей оперу публике уже совсем скоро, началась.
– Как, откуда возникла идея постановки «Альцины» на нашей сцене?
– Оперы в стиле барокко – редкие гости у нас. Было несколько фестивальных проектов в Акко, были довольно давно опыты в Тель-Авиве, например «Юлий Цезарь в Египте», и, пожалуй, это все. Я искал оперный материал, в котором была бы глубокая драма. Цах Гранит, генеральный директор нашей оперы, предложил послушать «Альцину». И я понял, что это прекрасная, совершенная музыка¸ которая заключена в рамку примитивного либретто. Такое у меня мнение: либретто написано очень плохо…
Но я могу сказать, что в этой опере скрыта потрясающая современная, актуальная драма. Надо только ее извлечь, сыграть и прожить. Это драма женщины, которая и страстная, и гордая, и искалеченная. Неистовая. Мне невероятно повезло – в роли Альцины дивная Яэль Левита. А когда она на сцене – я счастлив. Эта певица и актриса умеет все, и никто в зале равнодушным к ее истории, к ее судьбе не останется. Вторая сестра, Моргана, у меня долго никак не придумывалась. И многое, что вообще там происходит, не складывалось. Но вдруг я вспомнил фильм «Что случилось с Бэби Джейн?»…
– …Это режиссер Роберт Олдрич?
– Да! Выдающийся фильм! Вы согласны?
– Соединение триллера, семейной драмы и хоррора…
– Внешне вроде это не имеет к моему спектаклю прямого отношения – но толчок, обновление мысли произошли… Заработала мысль. К слову, я видел множество постановок «Альцины», прекрасных, грандиозных. Самых знаменитых. Но я не искал еще одну «Альцину», признанную и узнаваемую – я искал свою «Альцину». И откровение пришло: это трагическая мелодрама, повесть о королеве без королевства, о страстной и страдающей женщине. В центре этого мира – роковая героиня. Femme fatale. Появляется молодой герой, Руджеро, и она забывает все на свете, он становится ее Вселенной. Колдуньи с волшебными палочками, превращения и разные чудеса вовсе ни при чем. Альцина – это героиня из одного ряда с Тоской, Баттерфляй. Я открыл для себя живую, острую правду¸ эстетику этого творения. «Альцина» – это вечная, не имеющая привязки ко времени, тема. История навсегда. Про страсть, ненависть, ревность, тоску. Про жизнь души – а это актуально, пока люди живут в этом мире, творят, поют.
– Так вернемся к Моргане…
– Да, вторая героиня, сестра Альцины. Я искал ее характер, ее смысл в этой драматургической коллизии. Нужен был контраст, размежевание этих ярких женщин. Дирижер Эйтан Шмайсер как-то сказал: «А ты не думал о том, что Моргана – это иная жанровая природа? Дуновение легкого жанра, влияние оперетты? Дух оперетты?» Я принял его слова очень всерьез. Моргана – это не из области трагедии. И их союз с Альциной, их единство – это единство жизни и смерти. Слез и смеха. Трагедия людей все равно каким-то образом связана с комедией. Все перемешано. Говорят, что комедия – это трагедия с хорошим концом…
– …А еще говорят, что комедия – это трагедия, которая произошла с кем-то другим…
– Именно! И в этих противоположностях, в игре смыслов мы и искали нашу «Альцину».
– Протяженность спектакля – как во времена Генделя? Около трех часов?
– Нет, внесены изменения. Опера сокращена. Дело в том, что – как я уже говорил – мастерство драматурга в этом случае сильно уступает мастерству композитора. Есть герои и сюжетные линии, которые просто мешают, тормозят действие. Весь музыкальный ряд очень красив, он завораживает, но я готов слушать это в концертном исполнении, на диске. Сценическая драма – это иное. Другие законы, другая психология. Мы изменили состав действующих лиц. Динамика театра, драматургическое развитие оперы от этого явно выиграли. Или вот еще пример. Знаменитая ария Морганы, та, которую после разных событий Гендель передал Альцине…
– …После скандала, который устроила примадонна¸ исполнявшая партию Альцины?
– …Очень громкого скандала, да. Эта ария завершает по замыслу композитора первое действие. Ария-шлягер¸ безусловный шедевр. Я перенес ее в финал спектакля. Ария полной победы Морганы! Ее торжество и праздник… Да простит меня Гендель…
– Я слышу в вашем голосе мажорные ноты, удача с вами.
– Я счастлив! Я получил свой триумфальный венок!
– В новом сезоне на нашей сцене возникнет совершенно беспрецедентный проект – опера про Теодора Герцля. Как, откуда идея? Что нас в этом проекте ждет?
– Это случилось – как многое в жизни – чудесным образом. Уважаемый, прекрасный, влюбленный в музыку мексиканский филантроп пришел с таким предложением. Я сказал: «Герцль? Очень интересно, но как это сделать? Переложить на язык сцены всю его биографию? Политике придать звучание оперного языка?» Всегда возникает ассоциация: Герцль – человек с бородой. Пришла мысль: наш Герцль будет без бороды! Другой, не тот, который стал клише. И я начал читать биографию Герцля. Когда Герцль был молод, его выбросили из венского немецкого молодежного движения, выбросили очень жестко, унизительно, травматично для юной души. Ему был 21 год. В своих воспоминаниях он этот момент скрыл. И кто его вышвырнул? Еврей!
– Ну, это как водится…
– А потом видим Герцля в Париже, в дни драматичного процесса над французским офицером Дрейфусом. И я сказал себе: да, это уже опера, это можно сыграть и спеть. Действие завязано, закольцовано на одной ночи, когда встречаются два Герцля, молодой и зрелый. В нашем либретто есть и жена Герцля, Жюли, есть его психологическая дуэль с ней, есть Герцль отчаявшийся, сломленный – и Герцль, победивший судьбу и собственную слабость, боль; человек, в котором случилась важнейшая личностная и историческая перемена.
– Кто стал тем счастливым композитором, которому выпала честь создать для столь знакового проекта музыку? И какая эта музыка?
– Выбор пал на молодого, талантливого, уже зарекомендовавшего себя композитора Йонатана Кнаана. Музыка мелодичная. В этом наши с ним взгляды совпали, и я очень естественно, вдохновенно вижу будущее произведение теми же глазами (или, в данном случае, теми же ушами слышу), как и он. Музыка мне и моему либретто придает вдохновение, силу: я получаю музыку, – и точнее строю сцену, вернее ее выстраиваю. Либретто улучшается под воздействием музыки.
– Есть исполнители, с учетом возможностей, индивидуальностей которых вы работаете над новой израильской оперой?
– Разумеется. Одед Райх – баритон, актер – будет Теодором Герцлем взрослым, а в юного Герцля перевоплотится очень яркий, тоже юный Ноам Левинштейн. Уже намечена исполнительница партии Жюли, супруги главного героя. Ею станет Анет Чарны. Она сначала намечалась на другую роль, – но мы попробовали, дали ей спеть фрагмент, – и стало ясно: вот наша Жюли! Она будто рождена для этой партии. Есть в финале, на самом пике сюжета такие слова Герцля: «Здесь завершается моя человеческая жизнь и начинается история». И я ощущаю, как мороз бежит по коже. Разве можно равнодушно, без душевного трепета делать то, что мы сейчас делаем?!
– Теперь, при таком интенсивном режиме работы, вы двадцать четыре часа в сутки заняты; спать почти некогда?
– Некогда! Сплю три-четыре часа максимум! Но я получаю ни с чем не сравнимый адреналин. Что может быть лучше?
– Как началась ваша карьера в театре? Где Идо Риклин облучился оперой? Кто те люди, которые подали вам руку, помогли обрести режиссерскую уверенность?
– Когда мне было шесть лет, я пошел в театральный кружок. Через год заявил маме, что хочу быть «учителем театра». Я не знал тогда, что это называется режиссер. Продолжал учиться театру, был в школе Тельмы Ялин. Вообще меня никогда не тянуло играть на сцене, быть актером. Я хотел стать режиссером. Йоси Исраэли, авторитетный мастер, режиссер, сказал, что в мире нет такого места, где учат быть режиссером. Я поехал в Лондон, учился в той же школе драматического искусства, которую закончил Лоренс Оливье. Изучал – и умею, знаю все специальности в театре: сценографию, звук, свет, могу делать мебель и шить костюмы. После двух лет учебы познакомился с легендарным руководителем «Бейт-Цви» Гери Билу. Никогда не забуду нашу с ним встречу, наш разговор, его отношение ко мне. Он мне поверил. Поверил в меня. Я начал работать. Йоси Исраэли все время спрашивал: как у меня со степенью, когда я намерен завершить образование? Наконец я ему сказал: «Йоси, я уже преподаю режиссуру в университете!» В общем, я режиссер без образования.
– Что в этой профессии самое трудное?
– То, что слишком многие ждут только развлечение. Только легкую, милую, необременительную для души продукцию. Это иногда раздражает. И очень часто расстраивает.
– Самое трудное в опере?
Он улыбается. Отвечает гордо и весело:
– Трудности в опере еще не начались. Пока есть только наслаждение.
– Вы читаете партитуру?
– Нет. И нот не знаю. И не играю ни на чем. Когда я пою, мой партнер, мой спутник жизни просит: «Пожалуйста, не надо, ты не очень это можешь…». Прекрасная певица, композитор Элла Мильх-Шариф научила меня очень многому в музыке. Она, можно сказать, моя академия, моя музыкальный класс. И еще мне очень повезло с дирижерами. Эйтан Шмайсер, Дан Эттингер, Даниэль Коэн – они лучшие, талантливые. Все они – мои учителя и соратники.
– Но напряжение все равно есть? Нет в искусстве полной безоблачности, полного штиля.
– Но это не конфликты. Это необходимое творческое напряжение, которое идет от ответственности, от сознания того, что надо соединить все энергии, все ожидания, все лучшие стороны каждого участника. Вот, к примеру, я ставил оперу Бриттена «Сон в летнюю ночь»…
– …И это была блестящая, умная и праздничная работа…
– …Спасибо… И маэстро Даниэль Коэн мне говорит перед выходом на сцену: «Певцы все время смотрят на меня; очень жаль, гораздо бы лучше им было смотреть друг на друга!». Я ощутил себя, как в раю. Мне всегда удается наладить диалог с дирижерами. Это ли не везение?
– Что смотрит, что читает, чем утешает и питает душу режиссер Идо Риклин?
– Читаю биографию Герцля. Долго, всерьез. И это меня поглощает, вдохновляет. Из того, что посмотрел, был под впечатлением от сериала «Разделение» («Severance»). Очень мощная, актуальная, качественная работа.
– Мир знобит, он болен, ему нет покоя, не видно разумных тенденций. Пандемия бессознательного разразилась над планетой. И мы, израильтяне, достаточно проблемные дети земли. Как вы в этой атмосфере живете и творите?
– Я похож на ребенка¸ который закрылся в комнате со своими книгами. Я тоже закрыт в своем пространстве с людьми, с мыслями. Я не врач, не спасаю от смерти. Я делаю театр. И больше ничего не умею. В нашей стране есть немало проблем. Одна из них – у нас много такого, что выглядит чрезмерно. Слишком много крика, сахара, «экшна». Мы избегаем тонкости и тишины. Деликатности. Мы слишком громкие.
– Как развлекается режиссер Идо Риклин?
– Схожу с ума по Франции; счастье, когда удается поехать во Францию. Еще я неравнодушен к хорошим ресторанам. Это очень даже радует. Ой, прошу прощения, мне надо бежать на репетицию, – меня это тоже радует, я всей душой люблю свою профессию.
Я видела, как он легкой походкой пересек оперное фойе. Почему-то вспомнилось название того спектакля в постановке Идо Риклина, который я видела в самые первые месяцы своей жизни в Израиле: «Троянской войны не будет». Я шла по жаркой улице, самокаты лавировали между пешеходами. Город шумел и спешил. Подумалось: вместо Троянской в название спектакля можно вставить любую другую войну. Пусть ее не будет. Пусть любит Альцина. Пусть живет музыка барокко. Удачи вам, господин Риклин.
****
Георг Фридрих Гендель. «Альцина»
Дирижер – Эйтан Шмайсер
Режиссер – Идо Риклин
Художник-постановщик – Рони Торен
Художник по костюмам – Орен Дар
Художник по свету – Ави Йона Буэна
Хореограф – Ифтах Мизрахи
Видеодизайнер – Нимрод Цин
Среди солистов:
Альцина – Яэль Левита
Руджеро – Винс Йи
Моргана – Хила Фахима
Брадаманте – Анат Чарны
Мелиссо – Одед Райх
Оронте – Эйтан Дрори
Ансамбль – Тамара Навот, Моти Степак, Дорон Флорентин, Тали Кецеф
При участии Коллектива Барочной Музыки «Барокада»
Опера исполняется на итальянском языке. Субтитры на иврите и английском языках. Перевод: Исраэль Оваль Продолжительность спектакля: около двух с половиной часов, включая один антракт.
Понедельник | 16.05.2022 | 20:00
Среда | 18.05.2022 | 19:30 | Премьера
Пятница | 27.05.2022 | 13:00
Суббота | 28.05.2022 | 21:00
Понедельник | 30.05.2022 | 20:00
За час до начала каждого представления проходит вступительная лекция продолжительностью около получаса, вход на лекцию для владельцев билетов – бесплатный.
Билеты в кассах Израильской Оперы по телефону 03-6927777, на сайте: https://bit.ly/3Ouyb0j или в кассе «Браво» здесь: https://bit.ly/3MmWsDy
Оперный театр имени Шломо Лахата – Тель-Авив, бульвар Шауль а-Мелех 19.
\
Recommended for you
Leave a Reply
Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.
